– Хватит языком чесать, займись-ка лучше делом, – прикрикнул на него Иван. Он нисколько не обиделся на злыдня, но облезлый черт пробудил в его душе тяжелые воспоминания. «Говоришь, легко отделался, да мне бы проще было самому три раза помереть, чем пережить все это», – подумал Княжич.

В ответ на оклик атамана дьяк испуганно засуетился. – Прям ума не приложу, что же предложить тебе. Хочешь подмосковные владения князей Ростовских? Именье знатное – три справных деревеньки и усадьба, просто загляденье.

– Нет, не хочу, – возразил ему Иван. – Отпиши мне лучше вотчину князя Новосильцева, ту, что стоит на коломенской дороге.

– Тебе решать, – пожал плечами дьяк. – Только наперед хочу предупредить – именье то на десять раз разграблено, и места там неспокойные, разбойники какие-то шалят. Ладно, просто бы разбойники, где их нынче нету, но тамошними ведьма верховодит. Стало быть, они с нечистой силой дружат. Намереваюсь все стрельцов туда послать, да как-то руки не доходят.

– Пиши, давай, – распорядился Княжич, обеспокоенный судьбой Андрейки и Аришки. За прошедшие почти три года могло случиться что угодно, а тут еще какие-то разбойники.

– Как скажешь, – согласился дьяк, вынимая из-за уха гусиное перо. Умокнув его в чернильницу, он строго вопросил:

– Говори, как звать тебя и величать.

– Атаман казачий, Ванька Княжич.

– Нет, брат, так дело не пойдет. Для того чтоб грамота была законною, воровская кличка не сгодится, – заартачился начальник челобитного приказа. – Толком говори, кто ты таков?

Неожиданно Ивану вспомнилось, что этот же вопрос задал ему Кольцо при их ночной беседе в кабаке у Тихона. Вспомнился топор, воткнутый в колоду для разделки туш и лежащие на ней шипы с его оков.

– Шип с оков, – с печалью в голосе ответил атаман, еле удержавшись, чтобы не добавить – сломленный и никому не нужный.

– Ну что ж, так и напишем – жалует Великий князь и царь всея Руси Федор Иоаннович за заслуги ратные Ивану, как тебя по батюшке?

– Андреевич.

– Ивану, сыну Андрееву, – продолжил дьяк, скрепя пером, – Шипсокову осиротелое имение князя Новосильцева.

Поймав недоуменный Ванькин взгляд, он убедительно изрек:

– А что, вполне достойная фамилия, ничем не хуже, чем многие другие, – и уже насмешливо добавил: – Я вон нынче на Нарышкиных донос читал, так до сих пор отрыжка мучает.

– Пиши, как сам считаешь нужным, – дозволил Княжич.

Закончив писанину, дьяк отдал грамоту Ивану.

– На, владей.

Ванька положил ее в карман, даже не читая, и одарил ярыжку целой горстью червонцев.

– Не надо, забери назад, – обиженно промолвил тот.

– Возьми и не куражься, я ведь все едино не поверю, чтоб дьяк приказный да мзду не брал, – усмехнулся атаман.

– Почему же не беру, беру, да еще как. С тех, которые доносами на ближнего промышляют, грех не взять, но ты – иное дело.

– Это чем же я тебе так приглянулся? – полюбопытствовал Ванька.

– Посиди на моем месте, да полюбуйся с утра до ночи на паскудные хари соглядатаев, тогда поймешь. Я здесь третий год служу, и впервые за все время настоящего героя награждаю, а с хорошим человеком повстречаться дорогого стоит. Забирай свои червонцы да не думай, будто бы одни лишь лихоимцы возле власти подвизаются, – не без гордости ответил дьяк и встал из-за стола, чтобы достойно попрощаться с атаманом. И тут Иван заметил, что он изрядно колченог, его правая нога была куда короче левой.

– Где это тебя так приголубили? – опять поинтересовался Княжич.

– На войне с поляками. Я, прежде чем сюда попасть, десять лет отвоевал в дворянской коннице под началом Трубецкого. Это князь, царствие ему небесное, определил меня, калеку, на сие место хлебное.

– Не знал, что Тимофей Иванович помер, – опечалился атаман. – И как давно?

– Вскоре после государя. В одночасье от удара скончался. – А где младший Трубецкой, князь Митька? Что-то не видать его в кремле.

– Ты и с ним знаком?

– Да уж знаком, и даже кое-чем обязан, – тяжело вздохнув, кивнул Иван.

– Так нет его в Москве. Говорят, на Дон подался. Не заладилась у них с Борисом дружба, слух прошел, что не без помощи всесильного боярина его отец покинул этот мир. Видать, князь Дмитрий счел за лучшее не испытывать судьбу, да приударил в вольные края, откуда выдачи нет, – шепотом поведал дьяк и, в свою очередь, спросил:

– Что-то я не разберу, чей ты будешь? Годунов тебя именьем награждает, а дружбу водишь с его недругами.

– Да ничей, я сам по себе, – уверенно ответил Ванька.

– Так не бывает, – заверил лысый черт.

– Это почему же, взять тебя, к примеру, десять лет служил у Трубецкого, а теперь Борису служишь, – напомнил ему Княжич.

– Нашел, чем упрекнуть, – обиделся ярыжка. – Эка невидаль, хозяина сменить, такое сплошь и рядом происходит, но вовсе неподвластным быть царям лишь дозволяется, да и то над ними бог стоит.

– Вот и я попробую только господу служить, а боле никому, – шаловливо подмигнул ему Иван.

– Что ж, попытайся. Да смотри, шею не сверни, – назидательно изрек царев слуга, протягивая руку для прощания.

10

Когда Княжич вышел из приказа, уже начало темнеть. Вспомнив, что Сергей ушел на службу, и надо нынче же забрать Марию с Катенькой, он, вскочив на своего Татарина, рысью миновал кремлевские ворота, а затем и вовсе сломя голову помчался к дому Бегичей.

Летя на всем скаку по узеньким московским улочкам, Иван едва не опрокинул возок, что выехал ему наперерез из распахнутых ворот какой-то богатой усадьбы, показавшейся ему знакомой. Услышав злобный бабий возглас:

– Куда несешься, оглашенный, глаза, что ль, дома позабыл? Вот скажу мужу, он тебе покажет, как воеводских жен конем топтать, – Ванька осадил Татарина и оглянулся. По выбившимся из-под шали рыжим волосам крикуньи Княжич без труда признал Агафью Тихоновну. Та тоже его узнала.

– Иди, ворота затвори, – приказала Мурашкина вознице. Как только тот ушел, она снова обратилась к атаману, но уже не злобным окликом, а загадочно-елейным голоском: – Ну, здравствуй, казачок. Каким на сей раз ветром занесло тебя в Москву?

– Да тем же все, царевой милости искать явился, – язвительно ответил Ванька.

– Один пришел иль, как тогда, с дружками?

– А что тебе друзья мои дались? Интерес, никак, до них имеешь?

– Конечно, имею, – блудливо усмехнулась рыжеволосая чаровница. С кем с кем, а с нею время ничего не сделало, разве только еще чуток подраздобрела.

– И к кому же, если не секрет?

– Будто сам не знаешь. К тому, дородному да лысоватому чуток.

– И зачем же он тебе понадобился?