Плоды, созревшие благодаря моему труду, падают один за другим. Меня следовало убить уже давно, чтобы я хранил под землей тайны операции, разработанной несколько десятилетий назад.

Неосторожность, или, возможно, излишняя самонадеянность, или даже горячее желание окончательно сокрушить врага. Мне остается еще немного времени, чтобы пронзить распятием сердца евреев.

* * *

Венеция, 10 июля 1551 года

Новое письмо — от инквизитора Романьи. О присутствии немца по имени Тициан сообщили из местечка Баньякавалло, между Имолой и Равенной.

* * *

Венеция, 29 июля 1551 года

Все в городе только и говорят о расследовании, ведущемся против кардиналов-спиритуалистов. Подобная новость потрясет всех и каждого: выдвинув обвинение против епископа Бергамо, Соранцо, Рим установил свое знамя в границах Светлейшей, и это сделал Гисльери, человек Караффы, в обход венецианских инквизиторов.

В то же время и мои анонимные письма местной инквизиции начали приносить свои первые плоды: к евреям стали относиться с неким предубеждением, распространяются слухи об исполнении маранами древних религиозных ритуалов как и о нелицеприятных сторонах деятельности богатейших ее рейских семейств. Община торговцев Венеции не поддерживает этих слухов — их дела слишком тесно связаны с еврейскими банкирами. Начавшиеся трибуналы питают враждебность населения, которая, как представляется, вполне может распространиться. Но чтобы заставить пламя разгореться, нам нужна искра.

Я пристально наблюдаю за несколькими левантинцами, которые при данных обстоятельствах могут оказаться весьма полезными. Правильно инструктированный турок, который признается венецианским властям в том, что он шпион султана, находящийся на содержании богатой еврейской семьи, должен вызвать желательную реакцию.

* * *

Венеция, 8 августа 1551 года

Инквизитор Феррары пишет, чтобы сообщить о присутствии Пьетро Манельфи в этом городе герцогов Эсте.

* * *

Венеция, 21 августа 1551 года

Караффа лично выступил перед публикой. Перед всем собором он обвинил спиритуалистов в бездействии, в том, что они никогда не мешали распространению «Благодеяния Христа». Он утверждает, что ни Пол, ни его друзья вообще не желали признавать книжонку Фонтанини еретической из-за своего на мерения добиться воссоединения с лютеранами. Он обвинил их в попустительстве распространению протестантских идей. Серьезнейшее обвинение.

Старый театинец никогда не вступал в бой сам. Если спиритуалисты вовремя не отреагируют, они обречены на поражение.

Феррара, 11 сентября 1551 года

Виа делла Гаттамарча, улица Гниющих Котов. Имена людей ничего не говорят, названия мест, как правило, очень выразительны.

Страшная вонь от навоза и разложения падали. Оставшиеся от кошек скелеты, рассыпающиеся пучки перьев, когда-то бывшие цыплятами, еще до того, как крысы обглодали их косточки. Дерьмо повсюду, почти невозможно не вляпаться. Сюда не приходит никто, если ему не надо свести тайных счетов или обстряпать какие-то грязные делишки. Пешеходные пути для нормальных людей находятся внутри зданий: целые кварталы, туннели и галереи в сложной конструкции из жилых домов, контор, мастерских и лавок. Эта узкая улочка — настоящая сточная канава для экскрементов, протекающая на открытом воздухе.

Пьетро Манельфи возбужден, мелочен, напуган.

— … И довольно часто у меня возникало ощущение, что за мной следят, шпионят. Но хуже всего, как я уже говорил тебе, все эти постоянные вопросы, мое имя обсуждают в тавернах. Люди, которых я никогда не видел, задают мне вопросы. А потом еще… вот что говорят: даже за городом, в Романье, в Марше, стали заарканивать целые общины. Все это явно ощущается в воздухе: существует список запрещенных книг, а весь этот бордель начался вокруг «Благодеяния Христа». События просто не должны были развиваться таким образом… Вы же сами говорили, этот Папа будет более умеренным, а вместо этого создается впечатление, что никто больше не чувствует себя в безопасности, даже кардиналы, не говоря уж о нас… Уж слишком много повсюду вокруг шатается людей, все выпытывающих и выспрашивающих… Они начали охоту на нас, они что-то готовят. Даже здесь. Ты видел, что случилось с Джорджо Сикуло? Герцог сжег его и глазом не моргнув. В Венеции, в Совете, говорят о признании нашей веры, но как только ты попадаешь им в руки, что они делают? Они пытают тебя раскаленными щипцами, а если тебе посчастливится, бросают в тюрьму до конца твоих дней.

— Хватит, Пьетро! Я понимаю твое беспокойство: ты чувствуешь, как за тобой охотятся, но зловоние этой клоаки, где ты назначил мне встречу, полностью затуманило твой разум. Ты что же, вообразил, что римское духовенство будет нашим союзником?! Или что правители будут компрометировать себя, выгораживая нас? Тогда зачем же нам вообще скрываться? Ты не понимаешь, что они напуганы? Такова их стратегия: подозревать всех, чтобы те, у кого существуют причины бояться, сделали неверный шаг и позволили себя обнаружить!

От него тоже воняет — потом и страхом.

— Но если меня схватят?! Я не хочу окончить свою жизнь, как Сикуло!

— Говори обо мне, только обо мне, и все отрицай. Говори, что это я забил тебе голову ложными верованиями, что ты был слаб, а я искушен в выдаче откровенной лжи за истинную доктрину.

Он возбужденно заламывает руки:

— А если возьмут тебя?

Я поднимаю его над землей, прижав к стене — мы «стоим» лицом к лицу.

— Послушай меня, Пьетро, уезжай из Феррары. Возвращайся в Марш. Запрись в каком-нибудь монастыре, заберись на вершину горы, спрячься в каком-нибудь месте, где ты будешь чувствовать себя в безопасности, чтобы твои страхи остались в прошлом, ушли безвозвратно. Я не люблю трусов, которых парализует уже от чрезмерного количества вопросов. — Я отпускаю его, и он, скрючившись, сползает по стене. — Страх может стать союзником, если он делает тебя более хитрым и изощренным. Если же ты попросту наложишь полные штаны, враг найдет тебя по запаху дерьма.

Я ухожу, подальше от этой невыносимой вони.

Феррара, 2 октября 1551 года

Кио налил водку. Шутка, а затем сразу же прощание — быстрее в резиденцию Микешей.

Беатрис стоит напротив большой вольеры. Индийский дрозд клюет яблоко у нее из рук.

Каждый раз, увидев ее, я понимаю, почему больше не хочу отправляться в путь, чтобы вербовать таких типов, как Манельфи. Я стою и смотрю на нее в ожидании, когда же она заметит мое присутствие.

— Лудовико! Ты пугаешь меня. Что случилось? Почему ты такой грязный?

— Прости меня, но у меня не было времени придать себе более приличный вид.

— У меня для тебя записка от Жуана.