до рези в животе хотелось оказаться подальше отсюда, пусть он и не стоял сейчас на коленях перед тем, кто являл собой саму беспощадную тьму и небесное правосудие в одном лице.

Звездочёт не сомневался: это лицо будет сниться Ван Уку в навязчивых кошмарах до конца его дней, сколько бы их ни осталось.

***

Если свершившаяся месть может окрылять, то именно на её аспидных крылах Ван Со летел по коридорам дворца, упиваясь глубочайшим мрачным удовлетворением от произошедшего накануне. Чтобы уничтожить Ван Ука, ему осталось только выбрать, каким образом восьмой принц попрощается с жизнью, и подписать указ о казни. Однако всё, что приходило в голову императору, казалось ему недостаточно справедливым за все те злодеяния, которые совершил Ук, и Ван Со испытывал какое-то зверское наслаждение, перебирая в уме пытки и возможные варианты смерти восьмого принца.

В его душе не было ни капли жалости, ни крохи сомнения. Он карал за содеянное зло и не чувствовал угрызений совести. Наоборот, по его лицу змеилась довольная улыбка. Но улыбка эта была настолько жуткой, что встречные придворные и слуги шарахались в стороны. А может, они каким-то образом ощущали на себе ледяную тень тех самых крыльев возмездия, что несли Ван Со прочь от тронного зала.

Он не заходил туда сегодня, однако ему доложили, что восьмой принц по-прежнему остаётся там коленопреклонённым, уповая на милость императора. И Ван Со тут же захотелось повременить с подписанием смертного приговора: пусть постоит, полюбуется на трон, который он так мечтал занять и к подножию которого бросил столько невинных душ! Как стояла под дождём на каменных плитах искалеченная Хэ Су, умолявшая императора Тхэджо помиловать наложницу О, которую струсивший восьмой принц отправил к отцу вместо того, чтобы пойти к нему лично. Как стоял умирающий, отравленный ртутью Ван Му, цепляясь за Ван Ё, как за соломинку. Как стоял перед третьим принцем сам Ван Со, признавая его власть в обмен на жизнь Су. Как стоял, мучаясь в предсмертной агонии, Ван Ын, которого Ван Ук оклеветал и отдал в руки безумца вместе со всей его семьёй. Как стоял, прощаясь с погибшей любимой, рыдающий Бэк А…

Каждый из них – на коленях. Перед неизбежным. Из-за Ван Ука, будь он проклят!

Так пусть напоследок почувствует боль и отчаяние всех тех, кого сделал несчастными и чьи жизни отнял в погоне за властью.

Злодеяниям Ука пришёл конец. Ван Со удалось красиво подставить восьмого принца и обличить его измену перед лицом министров и глав влиятельных кланов, как он и планировал когда-то. Теперь никто не назовёт его месть жестокой расправой. Это будет справедливое наказание за покушение на жизнь правителя, которое карается смертью.

И никто не поможет Ван Уку. Некому помогать.

Ван Вон теперь лижет пятки Ван Со. Жалкая, презренная тварь…

Ён Хва приняла сторону императора и отказалась от своей семьи в обмен на возможность родить наследника престола. Она не станет поддерживать брата, совершившего такое тяжкое государственное преступление. А клан Хванбо затаится, пока с него не сойдёт тень проступка его сына.

Мятежный Чжон – в пожизненной ссылке в отдалённой провинции.

Бэк А давно покинул дворец и неприкаянно скитается с каягымом{?}[Каягым – корейский струнный щипковый музыкальный инструмент.] по стране в поисках забвения и покоя.

Помогать некому. Ван Ук остался совершенно один. Неужели Небеса расщедрились на справедливость?

– Ваше Величество! – раздался за спиной Ван Со родной желанный голос, и, выбежав вперед, дорогу ему преградила взволнованная Хэ Су. – Пощадите Ван Ука! Я уверена, его оговорили! Позвольте ему жить!

Император окинул её разочарованным взглядом и, отвернувшись, устремился прочь. Неужели она прервала свою пытку молчанием из-за восьмого принца? Только ради этого отринула свою собственную обиду и заговорила с ним? Немыслимо!

Непонимание, досада и нечто похожее на ревность полоснули Ван Со по горлу, и его прежнее приподнятое настроение бесследно испарилось. Но, не успев пройти и пары шагов, он услышал странный звук и, оглянувшись, увидел, как Хэ Су падает перед ним на пол, кусая от боли губы.

– Ваше Величество!

От ужаса у Ван Со едва не остановилось сердце. Вмиг позабыв обо всём на свете при виде побледневшей Хэ Су, неловко державшейся на изувеченных коленях, он бросился к ней, пытаясь поднять на ноги. На него душными волнами поочередно накатывали паника и гнев.

– Ты забыла о своих коленях? – испуганно воскликнул он. – Тебе же нельзя так делать: ты можешь лишиться возможности ходить! Вставай! Хэ Су, прошу тебя!

Но Хэ Су упрямо отказывалась от его помощи.

– Вы обещали мне, что ваши братья не пострадают, – с упрёком проговорила она.

– Перестань! – покачал головой Ван Со. – Я знаю, что ты всегда заботилась о принцах. Но то, что ты стоишь на коленях ради Ука, мне не нравится. Вставай, Су, пожалуйста! Тебе нельзя…

– Это ведь вы убили сокола, верно? – перебила его Хэ Су и заглянула ему прямо в душу. На белом лице не было ни тени сомнения. – Вы сами убили птицу, чтобы оклеветать восьмого принца!

Руки Ван Со, обнимавшие её плечи, упали. Лицо застыло суровой маской. Он долго смотрел в её огромные обвиняющие глаза, а потом криво усмехнулся, признавая её правоту:

– А что, он не заслужил? По его вине погибли Му и Ын! Генерал Пак и Бэк А покинули меня из-за него! Он пытался разлучить нас с тобой и убить меня! Он чудовище!

– Но если вы снова убьёте родного брата, это обернётся проклятием для вас самого! – прервала поток его бичующего негодования Хэ Су. Голос её срывался, плечи содрогались. – Если вы не смягчите наказание, все будут видеть в вас только тирана. Я не хочу, чтобы в будущем вас помнили как кровавого правителя!

Ван Со вглядывался в лицо Хэ Су, поражённый страстью в её голосе. Вытерпев столько горя, увидев своими глазами столько смертей, сама едва не погибнув, она всё сильнее ценила жизнь, которая для неё оставалась важнее любой обиды и мести. Но было ещё кое-что, от чего Ван Со на миг онемел, не в силах сопротивляться воздействию Хэ Су. Отдалившись от него, она до сих пор имела над ним власть, гасила его ярость и смягчала его сердце.

Она оставалась его светом.

– Хорошо. Я позволю ему жить, – кивнул Ван Со, уступая отчаянной мольбе в любимых глазах и стараясь не замечать вспыхнувшей в них радости, которая