Даже в Англии тех времен, когда аристократы изображались на портретах в виде античных богов, родоначальник Черчиллей не мог жить как простой смертный. От кухонь до столовой была четверть мили пути.

Сперва они осмотрели дом. Мраморные залы и галереи герцога Мальборо отличались надменным величием, которого Фанни не видела никогда. Таков, поняла она, аристократический мир, находящийся далеко за пределами ее собственного. Она ощутила легкий благоговейный трепет. Правда, заметила и то, что мистер Мартелл чувствовал себя как дома.

– Между Бленхеймом и Нью-Форестом есть связь, – напомнил мистер Гилпин. – Покойный герцог Монтегю, семейству которого принадлежит Бьюли, женился на дочери Мальборо. Так что хозяева Бьюли теперь отчасти тоже Черчилли.

Они восхитились полотнами Рубенса.

– Первый в Англии семейный портрет, – сообщил об одном Гилпин, а о картине, изображавшей Святое семейство, откровенно изрек: – Плоско. Мало мастерского огня. Кроме, как вы, Фанни, наверное, согласитесь, старухиной головы.

Но несмотря на все великолепие дворца, Фанни не огорчилась, когда мистер Гилпин вывел их наконец наружу для осмотра парка.

Бленхеймский парк был очень большим, одним из самых крупных, какие когда-либо проектировал Умелый Браун. В нем не было тех уютных мелочей, ценившихся Рептоном: ни укромных тропок, ни клумб – только огромные лужайки, через которые могли пройти маршем все войска Мальборо. Парк словно возвещал, что Бог, очерчивая природу, сделал лишь грубую заготовку, которую английскому герцогу предстояло упорядочить и наполнить смыслом. Таков был Бленхеймский парк с его речными и озерными просторами, опоясанными лесом, и с бесконечными открытыми аллеями, уходящими к покоренному горизонту.

– Были использованы все преимущества места, лишь бы разнообразить величие, – объявил Гилпин, когда они тронулись с места.

Теперь все общались совершенно запросто. Идя с мистером Гилпином следом за остальными тремя, Фанни увидела, что даже Луиза бросила мистеру Мартеллу несколько слов, без сомнения о пейзаже или погоде. Мистер Мартелл ответил скупо, но все же хоть как-то отозвался. Что бы о нем ни думали, нельзя было отрицать, что в этой обстановке он выглядел очень естественно.

Когда перед ними открылась особенно красивая аллея, хитроумно проложенная гением Брауна, Гилпин воскликнул:

– Вот оно! Взрывное величие, я бы сказал, невиданное в искусстве. Зарисуйте, Фанни. Это пейзаж для вас. У вас волшебно получится.

Мистер Мартелл обернулся:

– Вы рисуете, мисс Альбион?

– Немного, – ответила Фанни.

– А вы, мистер Мартелл, рисуете? – спросила Луиза, но он не повернулся к ней.

– Боюсь, что скверно. Но в высшей степени восхищаюсь теми, кто умеет. – И, глядя теперь на Фанни в упор, он улыбнулся.

– Кузина Луиза рисует ничуть не хуже меня, мистер Мартелл, – слегка покраснев, сказала Фанни.

– Не сомневаюсь, – вежливо отозвался он и возобновил беседу.

Немного пройдя по аллее, они оглянулись на дворец Черчиллей, и Фанни, стремясь поддержать разговор, спросила об их родовых корнях.

– В Гражданскую войну, конечно же, роялисты, – ответил Гилпин. – Выходцы из Юго-Западной Англии. Хотя, полагаю, не самого древнего и не самого благородного рода.

– Не то что вы, Мартелл! – рассмеялся Эдвард. – Он нормандец. Ведь Мартеллы пришли с Вильгельмом Завоевателем, я прав?

– Так мне всегда говорили, – чуть улыбнулся Мартелл.

– Вот так! – бодро отозвался Эдвард. – Ни одна капля неблагородной крови не пачкает его жилы, ни единым пятном торгашества не замаран его геральдический щит. Признайте, Мартелл, с вашей стороны очень любезно разговаривать с нами.

В ответ Мартелл весело покачал головой.

Фанни слегка удивилась тому, как Эдвард преподнес эту тему, ведь он вроде бы поставил себя в невыгодное положение, поскольку Тоттоны, несомненно, продолжали участвовать в торговых делах. Но, видя веселую реакцию Мартелла, она поняла, что в детской прямоте кузена был элемент расчета. С матерью родом из захудалого семейства джентри, со своими связями с Баррардами и, в конце концов, с близким родством с самой Фанни Альбион молодой Эдвард Тоттон уже вошел в круг общения джентри. Его косвенная отсылка к тому, что он и сам из торговцев, явилась, следовательно, завуалированным приглашением аристократа сказать, что это не имеет значения.

– Я сам порой поражаюсь, что вообще с кем-то разговариваю, – наконец бросил Мартелл, весьма достойно выйдя из положения.

На что Эдвард усмехнулся, Луиза рассмеялась, а Фанни, сказать по правде, невольно в душе порадовалась, что сама принадлежит к Альбионам.

После этого они вернулись к экипажу. Девушки беседовали с мистером Гилпином, Эдвард – с товарищем. Все находились в приподнятом настроении, кроме мистера Гилпина, который заметно притих.

Однако настала пора проститься с мистером Мартеллом, которому предстояло нанести визит в другой дом по соседству.

– Но мы расстаемся ненадолго, – объявил Эдвард, – так как Мартелл согласился погостить у нас в Лимингтоне. И обещает быть очень скоро. Все согласовано.

Это и впрямь был сюрприз, но, как пришлось признать Фанни, не совсем нежеланный. В конце концов, если он поселится у Тоттонов, она не обязана будет видеть его чаще, чем пожелает.

Итак, они простились, проводили его взглядом и вернулись в Оксфорд на прощальный обед перед отъездом с мистером Гилпином, которого не забыли дружно поблагодарить за столом.

Упаковав с помощью горничной вещи, Фанни нашла, что пребывает в замечательном расположении духа.

Поэтому внезапный вопрос Луизы застал ее немного врасплох:

– Фанни, ты уверена, что тебе не нравится мистер Мартелл?

– Мне? Не думаю, Луиза. На самом деле нет.

– Надо же, – отозвалась та, бросив на нее странный взгляд. – Ну а я думаю, что да.

Пакл отправился в путь вскоре после рассвета. Никто не обратил на это особого внимания. О том, куда идет Пакл, не спрашивали. Он был полон тайн.

Из тех, кто работал на верфи, лишь горстка жила в Баклерс-Харде, и хотя непосредственно за воротами аббатства Бьюли была деревушка, не многие из рабочих и плотников селились там, поскольку их не желали видеть ни владельцы Бьюли, ни крестьяне.

Причина была проста. Если работник жил в приходе Бьюли и заболевал или делался стар, он грозил стать обузой в смысле налога в пользу бедных, что означало узаконенную обязанность прихода заботиться о нем и его жене, а то и о детях. Поэтому все английские приходы, естественно, прилагали колоссальные усилия, чтобы сплавить своих бедняков соседям, иногда, например, с превеликим трудом устанавливая чье-нибудь отдаленное место рождения, дабы переложить ответственность на тамошних жителей.

Решение в случае Баклерс-Харда свелось к основанию нового поселения. На западной границе поместья Бьюли вдоль края пустоши выросли хаотично разбросанные домики. Формально они не имели права там находиться, потому что каждый участок был отнят у Королевского леса, и разговоры об их сносе какое-то время шли, но сделано так ничего и не было. Поскольку поселение оказалось на границе поместья, ему дали название Бьюли-Рейлс, хотя иногда именовали Ист-Болдром. До верфи от него была всего пара миль, то есть не дальше, чем деревня Бьюли.