Разумеется, Кеннеди тревожил факт, что две державы — Франция и Китай — договор о запрещении ядерных испытаний не подписали. Кеннеди сознавал, что французское ядерное оружие не представляет ощутимой опасности для всеобщего мира в реальных условиях, поскольку контролируется ответственными государственными деятелями, а Франция остается в составе НАТО, хотя и прекратила участие в его военной организации. Несравненно больше его тревожил факт создания оружия массового уничтожения в Китае. Несмотря на догматический настрой лидеров КНР, прежде всего Мао Цзэдуна, которые не раз заявляли о готовности применить ядерное оружие или, значительно чаще, о желании, чтобы это было сделано Советским Союзом, американский президент рассчитывал на достижение некого решения. В чем оно будет состоять, Джон, однако, не представлял себе сколько-нибудь четко. С одной стороны, он не исключал возможности переговоров с КНР, правда, откладывая это на свой второй президентский срок, если он состоится. С другой стороны, американским президентом с удовлетворением воспринимались поступавшие по различным каналам сведения об ухудшении советско-китайских отношений. Уже в январе 1963 года ЦРУ направило ему доклад, в котором приводились факты, свидетельствовавшие о наступлении кризиса в отношениях между двумя крупнейшими коммунистическими державами. «Раскол уже произошел, — сообщало разведывательное ведомство. — СССР и Китай являются ныне двумя совершенно различными силами, чьи интересы находятся в состоянии конфликта почти по всем важным проблемам».

Президент очень серьезно воспринимал воинственные заявления председателя Мао Цзэдуна по поводу всемирной революции путем развязывания ядерной войны. В Белом доме хорошо были известны его заявления на этот счет, например, слова по поводу гибели миллионов людей в термоядерной войне, сказанные Мао на второй сессии VIII съезда компартии Китая 17 мая 1958 года. «Во время Второй мировой войны Советский Союз потерял 20 миллионов человек, да другие европейские страны потеряли 10 миллионов человек. Итого потеряно 30 миллионов человек. После танских и минских императоров войны велись мечами, и во время этих войн было убито 40 миллионов человек. Если во время войны погибнет половина человечества, это не имеет значения. Не страшно, если останется и треть населения. Через сколько-то лет население снова увеличится. Я говорил об этом [Джавахарлару Неру]. Он не поверил. Если действительно разразится атомная война, не так уж это плохо, в итоге погибнет капитализм и на земле воцарится вечный мир».

Кеннеди делился с французским писателем Андре Мальро, являвшимся в то время министром культуры правительства де Голля (Мальро считался специалистом по Китаю — перед Второй мировой войной он написал два романа о революционном движении в этой стране «Завоеватели» и «Удел человеческий»): «Это — огромная угроза будущему человечества. Китайцы готовы принести в жертву своей политике войны и агрессии сотни миллионов человеческих жизней». В нашем распоряжении нет данных о том, как реагировал знаток Китая на это опасение. Можно полагать, что он в какой-то степени успокоил собеседника. Косвенно об этом можно судить по воспоминаниям Жаклин Кеннеди, которая называла Мальро «самым замечательным человеком, с которым мне когда-либо приходилось разговаривать» (об этом мы уже писали выше). Любитель острого и циничного слова, Кеннеди с удовольствием знакомился с политическими афоризмами Мальро, например, с таким: «Только победители могут решать, в чем состоят военные преступления». После Второй мировой войны прошло уже почти два десятилетия, и подобные слова не воспринимались уже как святотатственные… Впрочем, в основном беседа Кеннеди с Мальро касалась американо-французских отношений и выхода де Голля из военной организации НАТО.

В этих условиях мысль и рассуждения Кеннеди иногда выходили за пределы реальности. Несколько раз он даже высказывался, разумеется, в кругу приближенных, что с СССР можно договориться о совместных военных действиях по уничтожению китайских объектов размещения ядерного оружия. Об этом вспоминал Т. Соренсен: «Он беспокоился по поводу того, что самая большая нация мира, находящаяся под сталинистским воинственным руководством, которая смогла овладеть ядерным оружием, в прошлом привыкла господствовать над большинством соседних слабых наций». Идеально было бы, рассуждал он, чтобы над территорией Китая появились самолеты без опознавательных знаков и уничтожили ядерные устройства. «У них только несколько таких устройств, и мы могли бы это сделать. Или это мог бы сделать Советский Союз».

Разумеется, то были пустые разговоры. Никаких реальных планов, тем более инструкций у Кеннеди не возникло. Но к рассуждениям на эту тему президент возвращался вновь и вновь. Он даже поручил Гарриману во время переговоров в Москве по поводу запрещения ядерных испытаний поговорить на предмет атаки китайских ядерных объектов с советскими лидерами. Опытный и осторожный дипломат сказал что-то Хрущеву в весьма завуалированной форме, на что советский премьер не прореагировал.

Среди американских военных также обсуждался вариант нанесения по Китаю превентивного ядерного удара, прежде чем китайская мощь достигнет такой силы, что с ней будет невозможно справиться одним махом. Однако в конце концов Джон стал на более рациональную точку зрения. Он стремился остудить горячие головы. Постепенно, понимая, что речь идет о китайской пропагандистской риторике, американские лидеры сочли, что лучше всего просто не обращать на нее существенного внимания.

Если намерение нанести удар по Китаю так и осталось мертворожденным, будучи плодом нервного возбуждения, что осознавал сам Кеннеди, ибо никаких конкретных действий за ним не следовало, то договор о запрещении ядерных испытаний в трех сферах оказался внушительной реальностью.

Стали более активно обсуждаться и другие возможные меры по ограничению гонки вооружений. Учитывая внутреннюю аргументацию и то, что сокращение вооружений приведет к резкому уменьшению военных заказов, спаду производства и массовой безработице, Кеннеди образовал специальную группу для подготовки предложений по реконверсии военной промышленности, ее переводу на производство продукции гражданского спроса.

Явным проявлением начавшейся нормализации взаимоотношений между США и СССР было решение Кеннеди санкционировать продажу Советскому Союзу крупной партии зерна. Белый дом объявил об этом в октябре 1963 года, несмотря на то, что вице-президент придерживался другого мнения и высказал свою особую позицию единственный раз за всё время пребывания этой администрации у власти. Кеннеди же имел свою точку зрения: продажа зерна, говорил он, станет признаком того, что «более спокойный мир не только возможен, но и всем нам выгоден».

Разумеется, ослабление холодной войны никак не означало ликвидации подозрительного отношения друг к другу, стремления переиграть, оставить соперника позади. Но, собственно говоря, именно в этом и заключалось соревнование двух систем, в котором советский тоталитаризм, находившийся после смерти Сталина в состоянии кризиса, постепенно сдавал позиции, ибо не мог в условиях научно-технической революции угнаться за американским разносторонним прогрессом, в частности в области военно-промышленного комплекса и новейших технологий в современных отраслях.