– В лабиринт, силки на кроликов поставлю.

Лабиринт Годфруа, на холме в двух милях к востоку от овчарни, давным-давно забросили, а замысловатый узор, вырезанный в дерне, не подновляли – Жильбер, в отличие от Рожера, приходил туда редко. В мягкой земле под корнями тисовых деревьев устроили норы кролики – они могли бы приносить имению неплохой доход, но владелец манора считал это пустячным делом и не возбранял вилланам ловить их в силки.

– Нет, кролики – животные нечистые, – строго сказала Агнеса.

– А на рынке за них хорошую цену дают, – возразил Джон.

Агнеса упрямо стояла на своем, понимая, что иначе он выйдет из-под ее власти:

– О братьях своих подумай! А вдруг в Авонсфорде уже мор начался?

Джон неуверенно посмотрел на мачеху.

– Пока хворь свирепствует, нам отсюда уходить нельзя. Иначе худо будет.

Джон вздохнул и вернулся в овчарню.

На пороге Агнеса снова потребовала:

– Обещай, что будешь во всем мне повиноваться.

Он обратил к ней недоуменный взор серых глаз и неохотно кивнул. Агнеса с облегчением перевела дух. Все это время она молила Господа о послушании пасынков.

Увы, молитвы ее оказались напрасны.

К несказанному удивлению Агнесы, ее запрет нарушил Николас.

Светловолосый коренастый парень во всем походил на старшего брата и был таким же медлительным и хладнокровным; оба работали каменщиками в соборе, а когда Джон ушел на войну во Францию, Николас стал кормильцем Агнесы и детей.

На заре он выскользнул из овчарни и отправился в город.

Агнеса, обнаружив его отсутствие, озабоченно поджала губы – теперь ей придется сдержать данное слово.

Николас рад был уйти из овчарни – настойчивость мачехи пугала его. Как ни скрывала Агнеса свой вспыльчивый нрав, братья о нем хорошо знали: от нее, как жар из кузни, волнами накатывало напряжение. К тому же Николас не верил, что от чумы можно спастись, если держаться особняком.

Он спустился с взгорья в долину, где привольно раскинулся город. На крыше собора поблескивали капли росы. Николас, погрузившись в размышления, прошел мимо городских ворот и только на рыночной площади заметил неладное. Обычно здесь с раннего утра толпились покупатели, но сегодня рынок обезлюдел, а в торговых рядах почти не было продавцов. Николас недоуменно пожал плечами и невозмутимо отправился привычным путем по восточному краю рынка на Хай-стрит. Ставни в лавке Шокли все еще не поднимали. На улице не было прохожих, лишь в водостоке посреди мостовой копошились черные крысы.

Николас свернул на обычно шумную Нью-стрит, где сегодня почему-то царила тишина. «Что-то горожане сегодня припозднились», – равнодушно подумал каменщик и по Минстер-стрит подошел к новым каменным воротам соборного подворья.

Подворье было излюбленным местом Николаса. Лет десять назад с позволения короля Эдуарда III епископ Роберт Уайвил велел строителям разобрать старый собор в крепости на холме, а из камней соорудить ограду соборного подворья. Николас вместе с остальными каменщиками работал на строительстве и с любопытством рассматривал метки неизвестных мастеров на старых камнях. Прочные стены с воротами на северо-восточной и южной стороне подворья надежно отделили собор от остального мира, придавая еще больше величия громаде храма с высоким шпилем.

Старый привратник удивленно покосился на Николаса, но заговаривать с ним не стал. На зеленых лужайках подворья не было ни одного человека.

В соборе стояла тишина. Николас прошел по нефу, рассматривая высокие колонны с едва заметным прогибом, принявшие на себя тяжесть башни и шпиля. В трансепте над хором Ричард Масон, отец Николаса, построил стрельчатые распорки, по форме схожие с готическими арками, – они принимали на себя несущую нагрузку, предотвращая отклонение стен к востоку. Николас предполагал, что вскоре необходимо будет установить такие же распорки над колоннами в средокрестии, но зодчим не хотелось прерывать изящную линию колонн, возносящихся к сводам, так как после постройки башни и шпиля прогиб колонн не изменился.

– Шпиль нашей верой держится, – шутливо утверждали каноники.

Около часа Николас работал в клуатре, где требовалась небольшая починка, а потом отправился к привратнику узнать, куда подевались остальные каменщики.

– Ты не слышал, что ли? В Саруме чума. И в городе тоже, – объяснил привратник.

– И многие захворали? – встревожился Николас.

– Неизвестно. Все дома сидят, на улицу носа не высовывают.

Николас снова вышел в город. У лавки Шокли толпились люди, стучали в дверь, колотили по опущенным ставням.

– У него там целебные травы, те, что от мора спасают! – выкрикивала какая-то женщина. – Открывай, аспид!

Из дома Шокли не доносилось ни звука.

В поисках новостей Николас обошел весь город. Говорили, что чума добралась до окрестных деревень, однако никто не знал, куда именно. На рынке торговец рассказал Николасу, что кто-то помер на ходу и свалился в водосток. Люди осторожно выглядывали из дверей домов, переговаривались, не понимая, что происходит. Обычно все новости узнавали у Шокли, но торговец до сих пор не открыл лавку.

К полудню Николас решил вернуться в Авонсфорд. Жители, собравшись на главной улице, напряженно глядели в небо – нет ли там черных туч, несущих заразу, – и с подозрением косились на Николаса.

Он обошел их стороной и задумался. Неужели Агнеса права? Казалось, зараза витала в самом воздухе Авонсфорда. Он заглянул домой, на всякий случай взял два одеяла и кожаную куртку-джеркин и собрался на взгорье.

На окраине деревни стоял дом викария – такая же лачуга, как и все остальные в деревне; к дому был пристроен небольшой загон для скота. Щербатый священник выскочил из дому, подбежал к Николасу и, схватив его за руку, потянул во двор:

– У меня с овцами что-то неладно!

В загоне неподвижно лежали три овцы.

– Что с ними? – испуганно спросил священник, дрожащей рукой приглаживая встрепанные редкие волосы.

– Не знаю… Наверное, хворь какая напала, – предположил Николас.

– Не знаешь?! – умоляюще протянул священник и, неожиданно расплакавшись, тоненько заголосил: – Это мор! Кара Господня! Божье наказание!

Каменщик пожал плечами и пошел дальше. Вслед ему неслись рыдания и вопли викария.

Николас, к обеду добравшись на взгорье, с улыбкой оглядел камни, рядком уложенные вокруг овчарни. «Все-таки Агнеса – умная женщина. С ней мы не пропадем», – подумал он. И действительно, здесь, на пустынном холме, дышалось легче, чем в городе или в деревне.

В дверях овчарни самый младший из сводных братьев Николаса, четырехлетний мальчуган с темными кудряшками, стоял на страже, крепко сжимая в руках лук. При виде брата малыш радостно вскрикнул и побежал навстречу.