До 1939 года нацисты как могли ограничивали для евреев сферу деятельности и всячески поощряли их эмигрировать из Германии. Однако по мере того как Германия оккупировала все новые территории Европы, численность «нежелательного элемента» среди подконтрольного ей населения росла, и, поскольку в войну втянулись почти все европейские страны, евреям в конце концов оказалось просто некуда бежать. (В какой‑то момент в качестве конечного пункта депортации рассматривался Мадагаскар, но ввиду британского контроля над Суэцким каналом этот вариант отпал.) Наиболее остро «еврейский вопрос» встал в Польше, которая стала гигантской лабораторией по претворению в жизнь нацистских расовых идей. План заключался в том, чтобы переселить всех этнических поляков в область на востоке страны, а этническим немцам из Литвы, Латвии и Украины выделить область на западе. Неясным оставалось лишь, что делать с польскими евреями, и пока этот вопрос не был решен, нацисты сосредоточили их в специально огороженных кварталах польских городов. Но поскольку решения так никто и не принимал, варшавское, лодзинское, краковское и другие гетто в крупных городах продолжали функционировать, становясь все более многолюдными и испытывая все более острую нехватку продовольствия. Пока польские евреи оставались заточенными в гетто, немецкая армия двигалась на восток, захватывая обширные территории Восточной Европы и Советского Союза со значительным еврейским населением. И по–прежнему никто не давал ответа на «еврейский вопрос».

В «Моей борьбе» Гитлер называл евреев крысами, паразитами и бациллами, а в его речах 1930–х годов фигурировали слова о полном истреблении евреев и отравлении газом. Разумно было бы ожидать, что приказ о начале массового уничтожения европейских евреев исходил непосредственно от Гитлера. но ничего подобного обнаружить не удалось, и несмотря на принципиальность антисемитизма для идеологии нацистской партии, еврейский вопрос не был отдан в специальное ведение ни конкретного человека, ни конкретного органа — историк Рауль Хильберг составил список из 27 разных правительственных учреждений, так или иначе участвовавших в его «решении». Представители многих этих учреждений собрались на берегу Ванзее в 1942 году, однако даже из протокола их заседаний не ясно, кто именно был ответственен за проведение новой политики в жизнь.

Историки высказывали подозрения, что эта туманность — сознательная уловка, призванная гарантировать причастных от будущего преследования, однако недавние исследования Иэна Кершоу подсказывают другое объяснение. После войны каждый нацистский функционер утверждал, что, будучи членом системы, скованной жестким единоначалием, он всего лишь исполнял приказы; тем не менее в период расцвета этой системы сам Пгглер подписывал минимум приказов, практически не давал поручений и не занимался административной работой. Доведение линии партии по тому или иному вопросу включая еврейский, до рядовых членов и беспартийных граждан, практическое осуществление лозунгов и управление ресурсами происходили, по всей видимости, без обнародования программных установок и без спускания письменных указаний вниз по инстанциям. В нашем представлении живет образ нацистской машины как тоталитарной системы устрашающей эффективности — но капе этот образ согласуется с документальными и прочими свидетельствами?

В своих сочинениях Гитлер выказывал глубокую одержимость идеями дарвинизма в их применении к проблемам человеческого общества: «Люди отбирают друг у друга права, имущество и жизнь, и можно видеть, что в конечном счете всегда торжествует сильнейший. Разве это не разумный порядок вещей? Будь иначе, никогда бы не появилось ничего хорошего. Если мы не будем чтить законов природы, навязывая свою волю по праву сильнейшего, наступит день, когда дикие звери вернутся, чтобы заново нас пожрать…»

Гитлер применял, или, точнее, позволял реализоваться доктрине «выживания наиболее приспособленных» в рамках нацистской партии и всей Германии. Вместо того чтобы указывать, какие конкретно люди должны занять какие позиции в партии, он давал своим подчиненным в драке выяснить, кто будет контролировать ту или иную сферу деятельности, — наилучший кандидат обязательно, какие бы методы те ни избрали, возьмет верх над остальными. Устройство, как и сам состав партии, должны были также формироваться по этому принципу — кто бы ни занимал позицию силы и влияния, тому и предстояло учреждать порядки по своему усмотрению. У Гитлера были рычаги, с помощью которых он при желании мог обуздывать амбиций подчиненных, однако право на это гарантировалось его победой в схватке за верховную власть.

Личные и партийные архивы свидетельствуют, что люди, занимавшие разные посты в нацистской партийной иерархии, ощущали за собой одну роль — «работать на фюрера», как сформулировал один из них. Это означало, что их задачей было внимательно следить за всем сказанным и написанным фюрером и действовать в согласии с собственным пониманием и обстоятельствами. В одной бумаге, направленной из центрального органа партии, говорилось: «Герр Гитлер придерживается того принципа, что в функции партийного руководства не входит “назначение” партийных вождей… самый боеспособный член Национал–социалистического движения тот, кто завоевывает уважение к себе как к лидеру благодаря собственным достижениям. Вы сами говорите в своем письме, что почти все члены организации вас поддерживают. Почему в таком случае вы не берете руководство ячейкой на себя?»

Результатом такой политики была неразличимость личных карьерных и партийных интересов и широко распространенное желание угодить тому, кто имел власть тебя уничтожить. Гитлеру не требовалось отдавать конкретные приказы, нужно было лишь сделать так, чтобы его мысль истолковали в нужном направлении — после этого подчиненные доводили задуманное им до конца. Прямые директивы могли рождаться где‑то ниже по иерархии, однако многие, претворяя в жизнь общую линию фюрера, чаще всего проявляли личную инициативу. Почти никто не занимался «только исполнением приказов» — все интерпретировали текущую ситуацию к своей выгоде.

Здесь мы возвращаемся к самому трудному и важному вопросу западной истории XX века: как получилось, что такая цивилизованная страна, как Германия, скатилась не только к войне, но и к геноциду невообразимых масштабов и жестокости? Если партийные товарищи Гитлера хранили верность философии вождя, то что произошло с остальным населением? Как небольшой горстке нацистов удалось заставить немецкий народ плясать под свою дудку? Добились ли они этого запугиванием, или оглушением пропагандой, или апелляцией к неким уже заложенным в народе темным инстинктам? Определенно, с пришествием к власти нацистов в Германии довольно быстро воцарилась атмосфера страха и беспомощности, однако тотальный контроль за жизнью простых немцев со стороны гестапо и подобных ему организаций был больше иллюзией, чем реальностью. Из всех «политических дел», заведенных властями с 1933 по 1945 год, только 10 процентов было действительно инициировано гестапо, и еще 10 процентов было передано от полиции и членов партии — оставшиеся 80 процентов возбуждались на основании обращений обычных германских граждан. Сохранившиеся гестаповские досье переполнены доносами от озабоченных представителей общественности. В одном случае, произошедшем в Вюрцбурге, группа доносителей уличала некоего еврейского виноторговца в связях с вдовой–немкой. Досье показывает, что бумага осталась лежать без внимания, пока обратившиеся не нажали на гестапо и местную партийную организацию, чтобы те приняли меры. В августе 1933 года «охранные отряды», то есть СС, наконец сопроводили виноторговца до местного полицейского участка с повешенным на шею плакатом. Как ни поразительно, гестаповские архивы сохранили и сам этот плакат. Аккуратными буквами на нем выведено: «Еврей, герр Мюллер. Жил в грехе с немецкой женщиной». Герр Мюллер был заключен под стражу несмотря на то, что не нарушил ниодного закона. Он уехал из Германии в 1934 году.