В 1947 году президент Трумэн и его государственный секретарь Джордж Маршалл предложили 16 европейским странам программу финансовой помощи объемом в 13 миллиардов долларов. Естественно, что значительная часть денег, полученных от Америки по плану Маршалла, пошла на оплату американских же товаров, поскольку на тот момент только у США имелась промышленная экономика. Американская продукция мощным потоком хлынула на восток, и экономические узы между Европой и Соединенными Штатами окрепли как никогда. План Маршалла был продавлен через конгресс, находившийся в то время под контролем республиканцев, как средство против коммунизма, и когда Сталин отказался предложить помощь со своей стороны (и не дал принять ее ни одному восточноевропейскому государству), Европа формально раскололась на две части. Поддержка Трумэном антикоммунистических режимов в Греции и Турции стала первым шагом реализации знаменитой доктрины его имени, официально поделившей мир на «свободный» — под началом США — и остальной.

Охлаждение дипломатических отношений переросло в военную конфронтацию — на протяжении 40 лет два блока, с непрерывно растущей по обе стороны армадой вооружений, смотрели друг на друга поверх «железного занавеса». У человечества возникла реальная возможность тотального самоубийства — испытание в 1949 году Советским Союзом первой водородной бомбы дало старт гонке вооружений, ведущим принципом которой вскоре стала доктрина «взаимно гарантированного уничтожения» (Mutually Assured Destruction — красноречиво сокращаемая до MAD (безумный). Судьба человечества покоилась на вере в то, что ни один руководитель не начнет ядерную войну, способную стереть с лица земли его собственную страну. Это было необыкновенное время в истории Европы. Западноевропейцы могли свободно путешествовать почти в любую точку планеты, кроме восточной части родного континента. Послевоенное поколение на Западе выросло с убеждением, что страны вроде Румынии и Польши и города вроде Праги и Дрездена, укрытые за неприступными границами, навсегда останутся вне их досягаемости. Практически никто не решался на поездки в Восточную Европу, сопряженные с массой ограничений и оговорок и обязательным «сопровождением» представителей местных властей.

Антикоммунизм, обеспечивший плану Маршалла поддержку конгресса, постепенно становился неотъемлемой чертой западной, в первую очередь американской, жизни. Страх перед Советским Союзом подпитывал в США растушую маниакальную озабоченность возможностью коммунистического переворота изнутри. В 1947 году конгрессмены–республиканцы сделали Комитет по антиамериканской деятельности одним из постоянных органов палаты представителей, а президент Трумэн, из боязни оказаться «обойденным», отдал поручение о «проверке на лояльность» всего трехмиллионного корпуса федеральных служащих. В 1948 году бывшего сотрудника Госдепартамента Элджера Хисса арестовали как русского шпиона, а пятью годами позже Джулиуса и Этель Розенберг, вполне безобидную на первый взгляд пару из Нью–Йорка, казнили за передачу СССР секретных сведений об атомном оружии. Коммунистические агенты, казалось, притаились повсюду. В 1950 и 1952 годах конгресс утвердил законопроекты, которые запрещали деятельность, «способствующую установлению тоталитарного режима», и блокировали въезд в США для любого человека, когда‑либо принадлежавшего к «тоталитарной группе». Подозрительность и страх попасть под подозрение впитались в самую душу нации. В 1950–х, когда ее избранником на высшем посту дважды — в 1952 и 1956 годах — становился надежный консерватор Дуайт Д. Эйзенхауэр, «жизнь американского среднего класса, — по меткому выражению Хью Брогана — окуталась серым туманом боязливого конформизма». Бросившая все силы на то, чтобы дать отпор тоталитарному коммунизму, «страна свободных» беспрекословно отдала себя под надзор собственной полиции мыслей.

Холодная война

За десятилетия «холодной войны» одной из важных традиций американской внутриполитической жизни стало убеждение, что терпимость к другим, готовность договариваться, либерализация социальных законов, стремление избежать войны — все это не по–американски. Во внешней политике США позволяли любому, сколь угодно отталкивающему врагу коммунизма рассчитывать на свою поддержку. Открывшая дорогу вмешательству Америки в чужие дела во всем мире, доктрина Трумэна повлекла за собой роковую путаницу представлений о том, что хорошо для Америки и что хорошо для мира. Однако в то же самое время США приложили немало усилий к образованию Организации Объединенных Наций и неуклонно (прежде всего самим своим участием) поддерживали функционирование других международных органов. Баланс между экспортом американских ценностей и многосторонним сотрудничеством стал главным индикатором американского внешнеполитического курса.

Эйзенхауэру удалось сделать многое, чтобы не допустить втягивания США в проблемы других, включая окончание Корейской войны в 1953 году и решительные действия по сворачиванию Суэцкого кризиса в 1956 году. Однако внешняя политика не в последнюю очередь диктовалась задачами американских корпораций: в 1953 году ЦРУ устроило переворот в Пзатемале, целью которого являлось сохранение государственной монополии в руках американской «Юнайтед фрут компании, а когда в том же году самовластный шах Ирана был низложен силами под руководством доктора Мосаддыка, вмешательство ЦРУ и МИ-6 водворило его на трон, дабы гарантировать американские нефтяные интересы в регионе.

В 1945 году американцев все еще преследовал понятный страх вновь скатиться в яму довоенного экономического упадка. Однако натиск перепрофилированной промышленности, который послужил окончательному закреплению победы над фашизмом, обеспечил устойчивый экономический подъем. За четыре года участия в войне США произвели 3 миллиона боевых самолетов, 87 тысяч кораблей, 370 тысяч артиллерийских орудий, 100 тысяч танков и бронированых транспортеров и 2,4 миллиона грузовиков. Военные расходы федерального правительства составили 350 миллиардов долларов — вдвое больше, чем потратили на войну все предыдущие правительства со времен независимости. Между 1939 и 1945 годами валовый национальный продукт США удвоился, занятость в гражданских секторах поднялась на 20 процентов, значительно выросли прибыли корпораций и зарплаты работников. Некоторые части страны преуспели больше других — авиационное и электротехническое производство было сосредочено на западе, особенно в Калифорнии, на долю которой приходилось 10 процентов федерального военного финансирования. Регион, получивший известность благодаря апельсиновым плантациям и кинематографу, превратился в настоящий локомотив американской промышленности.

Помимо непосредственно военного финансирования, стимулами подъема стали и другие меры, в том числе принятие в 1944 году «солдатского билля о правах», который выделял 13 миллиардов долларов демобилизующимся военнослужащим на оплату учебы в колледже, участие в программах профессиональной подготовки или открытие собственного дела. Вдобавок правительство пошло на ослабление налогового бремени, а граждане отправились обналичивать облигации военного займа. Внезапно повсюду появилось невообразимое количество денег, и Америка, чей промышленный сектор спешно находил применение огромному нереализованному потенциалу, очутилась на гребне волны экономическиго бума. 1950–е годы обернулись частичным повторением 1920–х. Законодательство урезало права рабочих, возрождавшаяся идеология консьюмеризма превращала граждан в политических консерваторов. Выигравший в 1952 году президентские выборы Эйзенхауэр первыми шагами на посту дал сигнал о возвращении в политику большого бизнеса: его госсекретарь Джон Фостер Даллес был юристом на службе корпораций, заместитель госсекретаря — экс–руководителем пищевой компании «Куэйкер оутс», министр обороны Чарлз Уилсон когда-то возглавлял «Дженерал моторе»: в доверешение всего в качестве правительственного консультанта был вновь привлечен Эдвард Бернейс.