— Вечером будет салют, — подаёт голос тёмненькая в жёлтом.

Я не знаю её имени, но хорошо помню, часто вижу её с Артуром. К нему меня почему-то тянет, но это не тот уровень симпатии, где я готова рвать на части каждую, кто оказывается рядом. Однако лёгкое раздражение в компании этой тёмненькой, особенно когда она говорит, я всё же ощущаю.

— Вы приходите, кстати, — подключается Дмитрий. — И стаю зовите. Будет весело.

Идея сомнительная. Пока что я знаю как минимум пятерых из старой своры Магдалены, кто захочет перегрызть мне глотку после такого предложения. Но из уважения я приглашение принимаю и говорю:

— Спасибо. Мы придём.

А уже на улице по дороге в общежитие, где штаб временно разрешил нам проживать, Тай, в очередной раз неспособный вытерпеть долгое молчание, заявляет:

— Ты на папу становишься похожей.

В ответ я не уточняю, комплимент это или нет, потому что это именно тот случай, когда вывод не просто напрашивается сам собой — он очевиден.

Я — не Амадеус. Но я — дочь своего отца, и это что-то, да значит.

* * *

Ожидаемо, со мной и Таем из стаи на праздник к стражам идут немногие, и всё же желающих оказывается больше, чем, я думала, их будет: к пункту сбора — на крыльцо общежития, — спускается оборотней пятнадцать. Ещё трое нагоняют нас уже по дороге: итого двадцать, включая нас с братом.

— Я волнуюсь, — говорит Тай. Я вопросительно гляжу на него, и он тут же поясняет: — Хватит ли всем закусок? Нужно было взять что-нибудь с собой!

— Я повторю то же, что сказала в комнате, когда ты первый раз выдвинул эту идею — на месте стражей я бы засомневалась, хорошую ли еду мы принесли и не отравлена ли она. Тебе нужны ложные обвинения? Мне — нет.

— Ты такая параноичка! — Тай всплёскивает руками. — Или нет такого слова? — уточняет он, прищуриваясь. — Параноик женского рода? Ох …

Тай продолжает тараторить, но я сейчас настолько сосредоточена на своих мыслях, что лишь отмахиваюсь от брата, прося его подоставать кого-нибудь другого. Так он, в итоге, и поступает, растворяясь в толпе сородичей.

— Выглядишь спокойно, — заявляет Лука.

Он всё время шагал чуть впереди, а теперь сменяет Тая на месте рядом со мной.

— Зато чувствую себя противоположно, — честно признаюсь я.

Страшно волнуюсь. Меня ждёт проверка на вшивость. Подписать договор и вести себя как подобает политическому деятелю — это одно. Другое дело, показать себя в обстановке торжества и не вызвать при этом у окружающих чувство дискомфорта в твоём присутствии.

Даже папе это не удавалось совмещать в себе две ипостаси. «Свой в доску» для каждого, он забывал, что пряник работает, только когда используется вместе с кнутом.

Наверное, это его и сгубило.

— Хотел сказать тебе спасибо, — тише прежнего произносит Лука.

— За что?

— За то, что дала шанс выбрать: остаться или уйти. Это очень благородный поступок.

— Что ж, — протягиваю я. — Не за что.

Но Лука ещё несколько раз благодарит меня, пока мы идём вдоль центральной улицы, и каждый раз я отвечаю ему тем же:

«не за что»;

«не за что»;

«не за что».

Это не милость. Не слабость. Я поступила так, потому что из них только Магдалена уже давно потеряла право на второй шанс. Теперь остаётся надеяться, что Руби, Тоня и Лука достаточно умны, чтобы воспользоваться своим по назначению. А если я ошибаюсь… что ж. Тогда, благодаря заключённому договору, я буду не единственная, кто придёт за ними.

В штабе нас встречают как званых гостей. Дмитрий лично берётся проводить стаю туда, где проходит основное пиршество. Я тоже являюсь частью этой процессии, правда, не долго: притормаживаю, чем сбиваю плетущихся за мной оборотней, когда замечаю идущего мимо нас, но в другом направлении, Артура.

Он улыбается мне, приветствует коротким кивком. Я улавливаю приятный запах кремового мыла и вяленой свинины, и пока Дмитрий заводит с кем-то разговор, я отстаю и спускаюсь вслед за Артуром, продолжая при этом держать достаточное расстояние между нами.

Он выходит на задний двор. Я немного жду, затем приоткрываю дверь и выглядываю наружу. Артур следует к крытому небольшому зданию овальной формы, чьи стены напоминают стекло, но при этом непрозрачны и более крепки на вид. Когда Артур проникает внутрь, я выхожу и, стараясь громко не хрустеть снегом под ногами, прокладываю себе тропинку по уже видимым следам чужих ботинок.

Овальное здание — не что иное, как огромный крытый сад. Через крошечное окошко я могу разглядеть разноцветные деревья, цветы и плоды чудаковатой формы. Некоторые из растений даже мне знакомы, но это сейчас интересует меня в последнюю очередь.

Внутри Артур не один. Напротив него эта тёмненькая девчонка с курчавыми волосами, вечно собранными в высокий хвост, которая была на наших переговорах и чьё имя мне никак не запомнить.

Одна рука Артура заведена за спину, а второй он активно жестикулирует, когда что-то говорит.

Полнейшая звукоизоляция. К счастью, окошко, перед которым я стою, открывается в обе стороны. Осторожно тяну за щеколду. Появляется крошечный зазор, но мне и этого вполне достаточно.

— Я очень старался, — слышу голос Артура. — Поэтому даже если тебе не понравится, сделай, пожалуйста, вид, что лучшего подарка в мире нет.

Девчонка смеётся. Кажется, Дмитрий называл её по имени, когда приглашал на переговоры, но память отказывается мне помогать. Артур выставляет между ними до этого спрятанную за спиной руку. В ней плоская коробка. Или нет? Кажется, книга. Секунду девчонка глядит на обложку, затем подпрыгивает на месте.

— Это же сборник стихотворений Ахматовой! Как… как ты узнал?

Облегчение на лице Артура я бы прочитала и без слов.

— Лена сказала, что книги с поэзией в вашей комнате — не её хозяйство. Я решил — значит, твоё.

Девчонка хватает книгу, прижимает её к груди. Артур прячет освободившиеся ладони в карманах джинсов, вот только зря и крайне опрометчиво, потому что уже спустя мгновение они нужны ему, чтобы обнять повисшую на его шее девчонку в ответ.

Я хочу сделать шаг назад, но спотыкаюсь о собственную ногу и валюсь на спину. Снег хрустит подо мной, холодит голую шею и поясницу, открывшуюся из-за задравшейся куртки. Не знаю, слышали ли меня эти двое, да и выяснять не хочется. Быстро поднимаюсь на ноги и пускаюсь бегом в сторону штаба.

Только оказавшись внутри, я успокаиваюсь. Даже если они слышали меня или успели увидеть, это ничего не значит. А подойдут и спросят — я что-нибудь