Фон Редер помялся, снова бросив короткий взгляд на притихшего Хауэра, оглянулся на своего подопечного и медленно, через силу, уточнил:

– Мне так или иначе придется присутствовать, но не могу сказать, что вы можете рассчитывать на мою помощь, майстер инквизитор.

– Таких жертв я от вас и не жду, – кивнул он. – И вполне способен обойтись собственными силами. Не нужно особых сил и умений на то, чтобы совладать со связанным и беспомощным человеком.

– Я тоже хочу быть там, – негромко потребовал наследник, и Курт, помедлив, возразил – мягко, но непреклонно:

– Нет. Поверьте мне, Фридрих: на сей раз вам там делать нечего.

* * *

Уже подступающая ночь смотрела в окна угрюмо и холодно; ветер согнал тучи одна к одной, то ли грозя дождем, то ли просто играя, и даже в обогреваемой комнате наследника было зябко. Фридрих, молчаливый и понурый, сидел напротив светильника, неотрывно глядя на пульсирующий язычок пламени и сцепив в замок пальцы лежащих на столе рук, Бруно и Хауэр по обе стороны от него хранили столь же неживое молчание, по временам косясь то на наследника, то на Курта, и вновь отводя взгляд. Фон Редер стоял в стороне у стены, скрестив на груди руки, и на майстера инквизитора не смотрел, слушая его, как и прочие, молча и не перебивая, однако и без того время от времени в комнате водворялась мертвая тишина: каждое слово Курт выговаривал через силу. Говорить сейчас хотелось меньше всего – последние несколько часов он только и делал, что говорил. Говорил, глядя в глаза напротив себя, не отводя взгляда от взгляда – сперва притворно хладнокровного, насмешливого, потом нарочито спокойного, с затаенной напряженностью в глубине, потом ненавидящего и болезненного, потом будто остекленевшего и изможденного, а потом обреченного… Всё было, как всегда, как многажды прежде, и лишь одно различалось – время. Сколько продержался Браун? Пять часов? Семь? Девять?..

В горле пересохло от безостановочной говорильни, и сейчас больше всего хотелось уйти в пустую комнату, где нет ни души, ни звука, упасть на постель и остаться в тишине и одиночестве. После всего творившегося в закрытой комнате, ставшей на эти часы допросной, собственное сознание будто бы разделилось надвое: одна часть его была здесь и складывала мысли в слова, слова во фразы, а вторая до сих пор пребывала там, где остался человек, еще сегодня утром бывший соратником, единомышленником, собратом. «Конгрегация не просто конгрегация, а поистине сообщество, единое, как семья…»

Служителя Конгрегации, бойца зондергруппы, Уве Брауна взяли на крючок бесхитростно и до противного банально: попросту соблазнив мирскими благами. Курт был готов услышать о чем угодно – о недовольстве принятым в Конгрегации послушанием, о яром неприятии того, что она вершит в Империи и мире, о неприязни к ее идеям или лично к кому-либо из вышестоящих, но не о том, что бывшего бамбергского стража прельстили всего лишь блеск серебра и обещанное в будущем рыцарство с поместьем. Рыцарская цепь и кусок земли с домом. Цена предательства…

Два года Браун был источником сведений о проводимых зондергруппой операциях, расположение и распорядок горного лагеря уже два года не были тайной, два года не только подопечным Хауэра были известны техники тренировок бойцов, их имена и подробности их жизни. Схема придуманного Фридрихом арбалета ушла к противнику тотчас же после того, как он был отдан для испытаний группе Келлера, равно как и прочие разработки механиков или самого Хауэра, которые совершенствовались уже там, за пределами этих стен и Конгрегации, порой превосходя оригинал: на вопрос о том, как после смерти принца Браун намеревался покинуть лагерь, стоящий на обрыве, над голыми скалами, с которых просто невозможно спуститься, даже если суметь преодолеть стену, тот лишь усмехнулся: «Почему же невозможно? Потому что Альфред этого не может? А кто сказал, что он может всё?» Веревка и прочие приспособления, необходимые для спуска, были обнаружены там, где и указал бывший зондер: спрятанными под стеной в камнях позади главного корпуса…

– Он должен был покинуть лагерь тотчас же после исполнения.

Фридрих, единственный, кто не присутствовал при допросе и для кого все это пересказывалось, слушал молча, внимательно, хмуро, наверняка пытаясь представить себе, что пришлось творить с зондером все эти часы, чтобы сейчас ему было что услышать…

– Но на Хельмута возлагались основные надежды. Они надеялись, что исполнить порученное он все же сумеет, и лишь тогда попадется. Таким образом, убийство было бы совершено, виновник найден, а агент по-прежнему неизвестен. А в том, что виновник найден будет, они и не сомневались: знали, что здесь я.

– Почему? – с усилием разомкнув губы, впервые нарушил молчание наследник, тяжело подняв голову и устремив на Курта сумрачный усталый взгляд. – Еще Хельмут сказал, что вас было приказано не трогать. Со слов Брауна я понимаю так, что на это они и рассчитывали: на то, что именно вы сумеете вычислить Йегера. Что вы мне не сказали? Почему они так берегут вас, майстер Гессе?

– Не «они», – неохотно отозвался Курт. – «Он». Есть один человек, который вовсе не мечтает о том, чтобы я жил вечно, просто он жаждет убить меня собственноручно. Но пока, по его мнению, время для этого не пришло. Он выдумал себе какую-то битву между богами прошлого и людьми настоящего, и я, по его мнению, творение рук этих людей, воплощение будущего. Он, соответственно, защитник того самого прошлого, которое должно возвратиться…

– Каспар, – тихо, но уверенно предположил наследник, и Курт поморщился с едва заметным раздражением:

– Да. Боюсь, его измышления доставят мне лично, Конгрегации и Империи еще множество неприятностей. Я не намереваюсь ждать, пока он решит, что время настало, но, увы, на данный момент у нас слишком мало сведений и данных, чтобы отыскать его. Что бы ни творилось в его воспаленном рассудке, а хитрости и осторожности ему не занимать.

– Так стало быть, это он? Каспар стоит за всем этим?

– Каспар, – кивнул Курт. – И не только. Сам этот человек работает в связке с двумя другими. Один из них, имя ему Мельхиор, был покровителем кёльнского архиепископа и герцога фон Аусхазена. Думаю, вы помните эту историю, Фридрих. Другой… О другом почти ничего не известно, лишь имя: Бальтазар. Кто он, откуда, чего хочет – неизвестно. А хочет каждый из наших противников своего, пусть сейчас они и состоят во временном союзе: Каспар жаждет разрушения христианского мира и воцарения старых богов, Мельхиор – служит силам… – Курт замялся, мельком скосившись на хмурого барона, и осторожно договорил: – которые древней и страшней всего, о чем вы могли слышать и читать, после пришествия которых, быть может, не останется мира вовсе никакого.

– Видимо, – тоже бросив взгляд на фон Редера, уточнил наследник, – мне предстоит узнать еще множество из того, что я не знаю, майстер Гессе. И не только из области воинской науки или тайной политики.

– Не сегодня, – мягко возразил Курт. – Сегодня у нас нет на это времени. Есть еще одно, что вам надо знать, Фридрих, и в связи с чем нам надлежит принять решение немедленно… Мои подозрения были верны: в среде придворных есть предатель. Кто-то очень близкий к вашему отцу.