– Кое-что можете, – помедлив, отозвался Курт и увидел, как недовольно нахмурился фон Редер. – Две вещи. Primo: оставайтесь в живых и впредь. Любой ценой. Secundo: не обманите наших ожиданий. Не моих и не Конгрегации, не Императора или приближенных, а всех нас, многих тысяч людей, живущих в вашем государстве. Ожиданий Империи. Вы ей нужны. И это – в ваших силах.

– Это… – произнес наследник медленно и, на миг запнувшись, договорил: – Это может оказаться довольно трудным – первое и второе вместе. Но я постараюсь.

Курт мельком улыбнулся, ободряюще кивнув:

– Вы сумеете… Ваше Высочество, – закончил он и, промедлив еще мгновение, коротко и четко, словно солдат на смотре, склонил голову в прощальном поклоне, прежде чем развернуться и выйти прочь.

Сентябрь 1397 года, Богемия

Солнце приближалось к горизонту по-осеннему стремительно. Закат… «Закат Империи», – невольно домыслилось само собою, и Рудольф болезненно покривился. А вдруг и в самом деле – это начало конца? Если никто и ничто не поможет – ни Конгрегация, ни верноподданные, ни шпионы, ни сам Господь Бог, и любые попытки удержать падающую Империю напрасны? Слишком быстро ее собрали, где-то встало криво, где-то не хватило цемента, где-то не был подобран нужного размера камень, и вот, вот он момент, когда все рухнет от малейшего толчка…

Плюнуть бы на всё, отдать государство курфюрстам, которые так этого жаждут, и пускай делают с ним что вздумается; выторговать себе вольную Богемию и дожить оставшиеся годы в спокойствии. Так ведь нет, не выйдет. С одной стороны, не позволят конгрегаты – правдами ль, неправдами ль, но заставят тянуть эту телегу и дальше; с другой стороны – довлеет память отца, который собирал Империю всю свою сознательную жизнь, отдав этому годы, себя самого, и как смотреть ему в глаза, когда повстречаются за гробом? И самому перед собою будет совестно, если все бросить, если сдаться… Да и жаль, если по чести сказать. Просто жаль уже затраченного времени, средств, сил, здоровья, в конце концов. Для чего были все старания, если теперь вот так просто отказаться от мечтаний юности, в которых Империя виделась великой, единой, мощной, как грезил отец?..

На стук в дверь своей комнаты Рудольф уже перестал нервно оборачиваться, перестал вздрагивать – привык. Привык уже и к тому, что сегодня дверь эта, не дожидаясь его отклика, распахивается, и внутрь входят, не спросив разрешения, эти двое конгрегатов… И ведь не обозлишься на них – ведь все делается «для его же блага»…

– Чем обязан, господа следователи? – осведомился Рудольф, отвернувшись от окна, распрямившись и даже сумев не пропустить в голос овладевшую им усталость. – Новости?

– В некотором роде, – кивнул старший из двоих, тоже бросив взгляд на перевалившее далеко за зенит солнце. – Едва мы покинули ваши покои, нам доложили, что один из задержанных вспомнил из прошедшей ночи нечто, показавшееся ему необычным, и пожелал сообщить это нам.

– Нечто необычное? – не сдержавшись, усмехнулся Рудольф. – Нечто кроме Дикой Охоты, скачущей над городом?

– Да, Ваше Величество, – в тон ему хмыкнул инквизитор. – Нечто кроме. А именно: как мы и предполагали, слова задержанных о том, что все они сидели по домам, есть ложь. Некоторых – да, и в самом деле заперли; каким образом проводился отбор тех, кто должен был остаться у жертвоприношения, никто сказать не может, и вот тут мы им верим. Могу допустить, что отобрали самых напуганных, безвольных и внушаемых, ибо целью было явно повязать жителей города с осуществленным обрядом: кому из них пришло бы в голову откровенничать с Инквизицией, будучи замешанным в языческом ритуале?

– Но кому-то все-таки пришло.

– Главное – стимул, – вскользь улыбнулся инквизитор, и Рудольф вздохнул:

– Понимаю. И что же он сказал?

На сей раз от стука в доски двери Рудольф едва не вздрогнул и на вошедших обернулся уже с неприкрытым раздражением.

– В эти дни я привык ко всему, – выговорил он, глядя на двоих на пороге – одного в инквизиторском черном фельдроке, другого в пропыленной старой рясе. – И даже смирился со многим, понимая, что все делается во благо меня лично, Империи и моих подданных. Но хотел бы напомнить вам о соблюдении хотя бы доли приличий в королевском замке и для начала прекратить вламываться в мои покои, не спрашивая на то моего дозволения! Сколько вообще вас здесь? – нахмурился Рудольф, рывком обернувшись к стоящим рядом. – Я полагал – лишь вы двое.

– Мы в вашем замке лишь минуту, Ваше Величество, – не дав тому ответить, пояснил один из вновь прибывших, закрывая за собою дверь, и ладонью в черной перчатке приподнял висящий на груди Сигнум. – Особо уполномоченный следователь первого ранга Курт Игнациус Гессе фон Вайденхорст. Superadjutor inquisitoris[111], отец Бруно Хоффмайер. Прошу нас простить за столь бесцеремонное вторжение и не карать строго ваших стражей, вынужденных отступить перед нашим status’ом, однако дело серьезно и отлагательства не терпит.

Император побледнел. Этого Курт не увидеть не мог, сколь бы ни старался престолодержец держать себя в руках; щеки над аккуратной рыжеватой бородкой побелели, точно тот внезапно шагнул на мороз, и взгляд оледенел.

– Курт Гессе сейчас должен быть… – начал Император, и он оборвал, приблизившись:

– Да. Но мне пришлось покинуть означенное место прежде срока.

Двое собратьев, до того стоящих по обе стороны от венценосной особы, шагнули ему наперерез, и Курт кивнул с короткой усмешкой, приподняв Сигнум за цепочку и приглашающе кивнув:

– Курт Гессе, номер тысяча двадцать один, можете убедиться.

– Перчатки, – потребовал один из инквизиторов, осмотрев Знак, и он, помедлив, снял обе, продемонстрировав собратьям одну из особых примет, которая и прежде служила опознавательным знаком, наверное, более верным, нежели все прочее, включая Сигнум.

– Так что там приключилось? – нетерпеливо поторопил Император, и Курт кивнул, вынув врученное ему фон Редером письмо:

– Отчет вашего телохранителя, Ваше Величество.

Послание из его рук Император выхватил с поспешностью, безо всяких манер, взломав печать судорожным движением, и вцепился взглядом в частые строчки, составленные неровным, вымученным почерком фон Редера. Оба инквизитора ждали молча, лишь перебросившись с Куртом вопросительными взглядами, и он так же молча, одними глазами, кивнул – «подождите».

– Кифер Буркхард, первый ранг, особые полномочия, – лишь полушепотом представился один из них и кивнул на своего сослуживца: – Франц Блок, первый ранг.

– Фридрих жив… – то ли просто сказал, то ли уточнил Император, прочтя отчет своего охранителя.

– Жив и здоров, Ваше Величество, – подтвердил Бруно, и Курт, вновь переглянувшись с собратьями по служению, тяжело вздохнул: