тенью деревьев, могла испугать Франческу и заставить ее вскрикнуть. Вероятно, индианка уже сообщила ей, где они находились, и самое лучшее — дождаться здесь их прихода. Все равно, еще минута — и Франческа будет с ними.

Действительно, вскоре Людвиг, потом Циприано уже обнимали Франческу. Губы их с нежностью произносили:

— Франческа… Людвиг… Циприано…

Гаспар, в свою очередь, не замедлил присоединиться к ним, бросив свой пост около колдуньи.

Насена смотрела на них, не произнося ни слова, так же как и связанная Шебота, принужденная молчать против своей воли. Насена, казалось, была довольна счастливым исполнением своего долга, но колдунья бесилась от страшной злобы и кипела местью.

Все радостно приветствовали и поздравляли друг друга, но время было дорого, и гаучо торопился с отъездом до наступления утра. Днем им невозможно будет уехать — неприятель мог настигнуть их. Только склоны горы были покрыты лесом, в долине же, которую они переезжали, приближаясь к городу товасов, почти не было деревьев, только кое-где росли небольшие группы пальм, которые не могли скрыть их от индейцев, если они бросятся за ними в погоню. По крайней мере этого надо было ожидать. Темнота ночи, напротив, скроет их, в чем не сомневался Гаспар.

Поэтому решено было по возможности пересечь долину до восхода солнца. Если товасы хватятся пленницы, то не раньше как утром: на ночь они оставляли ее одну.

— Но что делать с Шеботой? — спросил Циприано. — Оставить ее здесь нельзя: она немедленно разбудит индейцев.

— Ты думаешь, она выдаст нас после своей клятвы? — наивно спросил Людвиг. — Даже и после того, как получит обещанную награду?

— Думаю ли я это! — воскликнул гаучо. — Я уверен в этом. А за наш поступок с ней, за то, что я заставил ее молчать, она нам отомстит… вы думаете, она забудет эти веревки и засунутый ей в рот платок? Посмотрите на ее глаза, мой друг… Впрочем, — оборвал он вдруг начатую речь, — я устрою так, что лишу ее всякой возможности отомстить нам.

— Но неужели вы сомневаетесь в Насене? — спросил Циприано.

— Я ручаюсь за нее, — сказала Франческа, обнимая молодую девушку.

— Я верю ей, — ответил Гаспар, — но без нас старая чертовка снова возьмет над ней власть своими угрозами оттолкнуть от нее Агвару, и Насена сделает все по ее желанию. Да и кто знает, найдет ли бедное дитя снова приют среди своих и не лучше ли будет для нее убежать с нами? Ваша мать, узнав, что она сделала для Франчески, с радостью примет ее как вторую дочь.

— Это правда, — ответили оба юноши.

Тогда Франческа отвела Насену в сторону и быстро стала объяснять ей, в чем дело.

— Нет, она не хочет покидать родных и свой народ, — сказала Франческа, возвратившись через минуту, — и, по-моему, она права в этом случае. Она говорит еще, что, если наши подозрения насчет колдуньи оправдаются, для нас же окажется лучше, если она будет среди своих. Своим влиянием на отца и преданных ему индейцев она помешает им броситься в погоню за нами.

— Все это очень недурно, конечно, — сказал гаучо — но, говоря откровенно, осторожнее было бы взять с собой обеих женщин, хотя бы на первый день. Если у вас есть другой, более легкий и верный способ обеспечить нам их молчание, скажите нам его.

— Я не позволю насилия над Насеной, — ответила Франческа, обвивая своей рукой талию молодой индианки. — Пусть никто не посмеет сказать, что христианка отплатила самой черной неблагодарностью за услугу дочери товасов.

Насена молча слушала.

— Благодарю, — наконец ответила она Франческе, — твоя правда, и ты поняла Насену. Я не обижаюсь на этих людей за то, что они больше думают о тебе, чем о справедливости.

— Пусть будет так, — сказал Гаспар, — я также верю Насене, но я не верю Агваре, я боюсь за Насену из-за презренного Вальдеца, и меня страшит подлость этой старой колдуньи. Скажите, положа руку на сердце, Насена: что сделает Шебота, если мы возвратим ей свободу?

— Шебота побежит в деревню, — ответила индианка, — пойдет прямо к Агваре, велит ему захватить с собой лучших всадников, вскочить на коней и немедленно гнаться за вами. Она скажет ему также, что я разрушила их планы, помогая вам, и отдаст меня в его руки.

Шебота поняла все. При последних словах Насены ее демонические глаза засверкали злобным огнем, глухой свист вырвался из ее горла, и она с такой силой рванулась, что не будь веревки так крепки, она разорвала бы их.

Насена невозмутимо смотрела на нее.

— Верно ли я прочла в твоей душе, Шебота? — спросила она колдунью.

Та в ответ три раза кивнула головой в знак согласия.

— Теперь все ясно! — воскликнул Гаспар. — Вставай-ка, хрычовка! Мне слишком тяжело расстаться с тобой. Хочешь не хочешь, но я беру тебя с собой, а вечером, проведя с тобой весь день, я отпущу тебя и тогда смело могу сказать всякому, что сам дьявол шел по моим пятам. Ну, дети, живей в дорогу! Людвиг, у вас крепкая лошадь, поэтому вы возьмете Франческу, я займусь прекрасной колдуньей, а вы, Циприано, позаботьтесь о себе.

Гаспар завернул Шеботу в свое пончо, связал ее веревкой, чтобы она не могла двигаться, и, взвалив ее на плечи, с этой ношей спустился почти по отвесной тропинке к тому месту, где стояли лошади.

В одно мгновение лошади были оседланы, и все было готово к отъезду. Насена с Франческой стояли, держась за руки. Наступила минута прощания. Слезы затемняли глаза Франчески, и она, прощаясь с индианкой, в последний раз пыталась уговорить ее.

— Поедем с нами, — просила она, — ты будешь моей сестрой.

Насена быстро прижала ее к своей груди и так держала ее несколько секунд; рыдание сжимало ей горло; затем, указывая рукой на тольдерию, она проговорила:

— Мой народ там, прощай!

Затем, сильными руками приподняв Франческу, она посадила ее на лошадь Людвига и исчезла с быстротой дикой лани.