Разрушить капища лжебога, пройти по головам зеленых жрецов — ради этого стоит жить и умереть! Жаль только, что большинство соплеменников застряли на севере. Четыре тысячи гоблинов, оставленных в Мунте, по осени завидовали уходящим к Гверганде соплеменникам, но Созидатели справедливы. Сытая бессмысленная зима искуплена с лихвой. Они подчинялись и терпели, теперь они сметут с лица земли обитель лжи и предательства.

Гоблины мерно печатали шаг, окружая неспешно ехавшего на вороном жеребце Михая Годоя и сопровождавших его Белых жрецов. Известие о том, что конница угодила в ловушку, горцев не удивило. Лошадям доверять нельзя, а тем, кто связал себя с глупыми, легко впадающими в безумие, дурно пахнущими тварями, тем более. Эти же самые арцийцы у Лаги, удирая, передавили собственных пехотинцев, а потом, вместо того чтобы покончить с собой от такого позора, перешли под знамена победителя. По мнению горцев, Годою незачем было принимать их к себе: предатель всегда предатель, а брать в союзники дурных вояк — только неприятности наживать. Вот и сейчас вместо того, чтобы штурмовать крепость, приходится выручать этих недоумков…

Последнее казалось нетрудным. Противник из последних сил не давал прижатой к холму кавалерии вырваться из ловушки, на другое его просто не хватало. Около полутысячи изрядно умученных «Серебряных» и десятка два легких конных орудий — вот и все, что Аррой смог выставить против целой армии. Да, действовали эти смертники умело и отчаянно, используя превосходство в скорости и маневренности, но десятки, сотни, даже тысяча или две убитых и раненых не меняли соотношения сил.

Армия регента, несмотря на комариные укусы, целеустремленно перла вперед. Окутанный дымом и пылью вожделенный холм был виден уже четко…

Окрестности Малахитового лагеря

Когда делили силы, Феликсу досталась меньшая часть Северной армии, и это было правильно: удача при захвате лагеря зависела от внезапности, а никак не от числа нападавших. Пять тысяч церковных гвардейцев и пять тысяч арцийцев — вот и все, что выделили под это дело.

Все — и Аррой за Канном, и Шада в крепости, и они с Мальвани в поле — понимали, что главная тяжесть свалится на Северную армию, которой предстоит схватиться с пехотой и передвижной артиллерией. Даже лишенный кавалерии и лагерных пушек, регент оставался грозным противником. При самом лучшем раскладе — а пока, тьфу-тьфу (Архипастырь воровато оглянулся и сплюнул через левое плечо, как боящийся сглазить простой солдат), им все удается — соотношение все равно один к трем. И не в пользу Сезара.

— Монсигнор, — барон Крэсси по возможности старался сдерживать раскаты своего могучего голоса, — мы на месте.

— Зажигай, — кивнул Архипастырь.

Святой град Кантиска

— Сигнал! — завопил аюдант, чьей почетной обязанностью было наблюдать в окуляр, не потянется ли в небо столб белого дыма, возвещая, что Годой убрался из лагеря, а Феликс вышел на исходные позиции.

— Александер! Вы… — Барону Шаде не хотелось оскорблять сына недоверием, но напомнить о некоторых вещах не мешало.

— Да помню я, — откликнулся Шада-младший, — не волнуйтесь, отец. Мы им накостыляем.

— Постарайтесь, — буркнул ветеран, скрывая тревогу — сыну второй раз за день предстояло выводить дружину в бой. У Каннских ворот парень справился неплохо, но с ним был Счастливчик… За рекой и сейчас идет бой. Годоевцы — первые, которых выманили из лагеря, — все еще пытаются отбить собственные укрепления, где засели две тысячи Арроя. И те и другие готовы бодаться до посинения. Что ж, так и задумано…

Дружно бахнули крепостные пушки, решетка поползла вверх, и Малахитовые ворота, краса и гордость Кантиски, распахнулись, выпуская бешено мчавшихся конников.

Зазевавшиеся годоевские артиллеристы кинулись к орудиям, но жерла были нацелены на крепостные стены, которые еще пробивать и пробивать, а не на поле возле собственных укреплений. Пока до орудийной прислуги дошло, что к чему, кантисские конники оказались в мертвой зоне. Впрочем, кавалерийская атака на укрепления редко бывает удачной и защитникам вала особой опасностью не грозит. Ну, побузят конники, погарцуют под стенами, толку-то… Хуже, что за кавалеристами из крепости выскочило несколько передвижных орудий, а затем показалась пехота, тащившая штурмовые лестницы.

В лагере тревожно запел горн, и все оставленные там отряды, побросав ложки и миски — нападение пришлось аккурат на обед, — с руганью бросились к внутренней стене, у которой творилось нечто несусветное. Кантиссцы оказались не столь просты, они и не думали палить по глиняному валу из пистолей, обратив свои усилия на трое ворот, оставленных на предмет будущих штурмов. Кавалеристы же прихватили с собой глиняные пивные кружки и с помощью пращей, которыми владели весьма искусно, забрасывали ими деревянные створки и стоящий на валу тын. Разбиваясь при ударе, кружки истекали черной вонючей жидкостью. Просвистело несколько горящих стрел, и облитые текучей дрянью ворота заполыхали, как сухая солома. Подвезенные орудия развернулись, и по горящему дереву забарабанили небольшие, но меткие ядра.

Этого оказалось довольно. Деревянные створки на такое рассчитаны не были. Их ставили те, кто собирался нападать, а не отражать нападение, ворота же делались из расчета пропустить колонну по двадцать пехотинцев в ряд. Или двенадцать всадников, каковые и не преминули ими воспользоваться, дабы повторить операцию уже с воротами второго вала. Не предвидя подобной наглости, арцийские фортификаторы, исходя из удобства собственной атаки, поместили вторые ворота напротив первых, за что и поплатились.

Возможно, пришедшие в себя защитники и сумели бы отбить нападение, но в это время Феликс подал сигнал, и десять тысяч человек бросились на оставшиеся без присмотра укрепления с противоположной от города стороны.

Берег Канна

Топаз вынес хозяина на северный берег Канна как раз напротив ворот; эльф полагал, что пробраться в крепость оттуда будет проще. Если Годой осадил Кантиску, он наверняка выберет для штурма Старый город и Малахитовые ворота, перед которыми, как назло, такое поле, хоть маневры проводи… Однако то, что увидел Роман, выехав из рощицы, не походило на приступ, уж скорее наоборот.

Бой шел на северном берегу, и эльф не сразу сообразил, с кем дерется большой отряд под арцийскими имперскими консигнами. Кто-то, засев между двумя явно свеженасыпанными валами, весьма успешно отбивался от наседавшей имперской пехоты, а значит, был другом. Наметанный глаз эльфа углядел связанные цепями лодки, по которым защищающиеся, если бы у них возникло такое желание, могли, оставив у пушек небольшой заслон, переправиться через не столь уж широкий Канн и укрыться за крепостными стенами, но отчего-то этого не делали.

— Подождите-ка меня здесь, ребятки, — шепнул Роман лошадям и, перебегая от дерева к дереву, бросился в сторону вала. От кромки кустов до того было не более полусотни локтей, которые эльф преодолел за считаные мгновения, но его все же заметили.