На Ментузи, поселившемся в Тель эль-Хабсе, висели полипы. Его брюшная стенка была во многих местах просверлена. Он посылал своих помощников в обезлюдевшие леса; они доставляли ему лисиц, выдр, африканских зебр, черепах. Издавна люди знали, как неимоверно трудно скрестить животных, принадлежащих к разным классам; но теперь таких трудностей не было: Ментузи убедился в этом, наблюдая за строительством башен. Турмалиновые сети скрещивали какие угодно виды. Как же Ментузи потешался над Меки, потешался над Мардуком, научившимся влиять на рост растений!

— Кураггара, они были йогами и факирами. Шутниками! Нужно, правда, отдать им должное. До гренландской экспедиции все мы были ничем. Человек, который вырвал у вулкана огонь и лучи, — вот кто мой герой.

Кураггара от смеха схватилась за живот:

— Я сейчас попробую родить черепаху!

— Почему бы и нет. Кто тебе помешает?

В Тель эль-Хабсе, на Холме Узилища, эти двое занимались жуткими, омерзительными вещами.

Гиганты — правители западных градшафтов — справились с нашествием первобытных чудищ. Они-то не восторгались волшебными полотнищами — в отличие от участников первой и второй экспедиций в Гренландию, которые под розовым светом спускали на воду шлюпки и, голые, блаженно сидели в них, покачиваясь на волнах. Правители и правительницы больших градшафтов, уверенные в своей власти, были хладнокровны и исполнены ненависти. Подобно тому, как разбойники прячутся в княжеском парке и из-за решетки наблюдают за нарядными стройными красавицами в легких светлых одеждах, с распущенными волосами, которые движутся по лужайке, играя в какую-то игру, — а сами оценивают этих красавиц и ждут благоприятного момента, чтобы на них наброситься, связать и утащить прочь: так же ученые Тель эль-Хабса, безудержные в своих желаниях, подстерегали тайну вулканов — и в конце концов завладели ею, подмяли ее под себя.

На Холме Узилища эти господа работали в тесном сотрудничестве со своими коллегами из Базальтового города, который выглядел как развороченная гора. Здесь занимались теми сущностями, которые люди обычно называют камнями. Ученые господа брали красный рубин, фиолетовый апатит, стекловидные гипсовые кристаллы — и подвергали их воздействию лучей Кюлина, в свое время использованных для разрушения вулканов Исландии. Ученые, однако, направляли силу, которая влияет на рубин (формирует его), не на сам рубин, а на родственный ему корунд. Обычно корунд не реагирует на воздействие этой силы, которая для него никакая не сила: ведь каждый предмет или вещество приходит в движение от особых причин, действенных именно для него. Однако в руках у господ из Базальтового города оказался жар самих вулканов. И это мощное оружие они направляли на исследуемые субстанции. Каменная масса начинала разбухать — как каша, как тесто, в которое добавили дрожжи.

Ученые из Базальтового города окружали фрагменты турмалинового полотнища стеклянными трубками: они заставляли изначальную силу проходить через различные газы и испаряться. Постепенно, через долгие-долгие часы, в рубине что-то менялось, как меняется полотно, выцветающее на солнце. Но все это время на рубин был направлен еще и пылающий луч Кюлина, пока не влиявший на каменную массу, находившуюся в стадии брожения. Есть одна точка, которую господа из Базальтового города нашли далеко не сразу и лишь ценой огромного напряжения сил, с помощью испарителей, а также аппаратов, ослабляющих или замедляющих химические процессы: точка индифферентности и перелома. В жизни каменного тела она определяет всё. Это момент, когда даже самые устойчивые связи внутри субстанции нарушаются — и камень, хотя он не раскален, может рассыпаться в пыль, его может поглотить и присоединить к себе любое твердое тело, находящееся поблизости. Пылающие лучи Кюлина были направлены на камень; наступал момент перелома. К камню подносили другое твердое тело. И как кристаллическая палочка, брошенная в перенасыщенный раствор, заставляет затвердеть всю жидкую массу — так же вновь затвердевало ослабленное каменное тело, соединяясь с другой сущностью, навязанной ему лучами Кюлина. Ученые работали очень тщательно. Скажем, гранитный блок — состоящий из зерен твердого кварца, темной роговой обманки, слюды, красноватого полевого шпата — они научились превращать в цельный блок молочно-белого кварца.

Пока ученые Базальтового города занимались преобразованием исходных материалов — и шаг за шагом фиксировали этапы таких превращений, — господа с Холма Узилища использовали из этих открытий то, что было нужно им. Животных, которые раньше не могли даже содержаться вместе (потому что одни из них пожирали других), теперь скрещивали: всё можно было низвести до элементарного состояния и потом втиснуть в материнское вещество. Господа, прятавшиеся в подземных бункерах, дошли в своем яростном неистовстве до того, что намеревались вскоре превращать самих себя в зайцев мышей львов пантер жуков. Для предварительных опытов они хватали все новых людей из земляного города и из верхнего мира, широко пользовались рынком рабов, убивали или калечили очень многих.

Ментузи и Кураггара жили в нетерпеливом ожидании. Как же они смеялись! Ментузи хвастался:

— Когда еще существовали религии, все равно были сотни или даже тысячи прозорливых людей, которые не верили ни в черта, ни в сатану, ни в небо Бога и ангелов, ни в бессмертие. Чем же занимались эти сотни или даже тысячи прозорливцев? Они на протяжении своей жизни не верили. Не верили: это и было их главным занятием. Попадались и такие, кто всю жизнь пытался опровергнуть существование сатаны, неба или Бога. Но все их достижения так и остались каплями, каплями в море. У кого возникают безумные идеи, тот должен получать от них удовольствие. Меня вот нисколько не беспокоят эти первобытные твари, эти дурацкие ящеры. К нам они не спустятся. Согласна, Кураггара? Они только и умеют, что подыхать, а для этого и наверху достаточно места. Но… что начнется потом! Ты как думаешь?

— Да, у меня тоже на ящеров времени нет.

— Надо бы соорудить для них аквариум, чтобы они не подохли так быстро, — и хорошо их кормить. У нас им наверняка понравится больше, чем в Гренландии. Сам я как-нибудь отправлюсь в Гренландию и посмотрю, что с ней сталось. Может, возьму себе вместо лошади дракона — ящера с крыльями и птичьим клювом — и полечу туда верхом на нем. Аллелуйя, совершим / мы поход в Ерусалим!

— Ну не ребенок ли ты, как и все эти борцы против неба или сатаны? Ментузи, что мне за дело до Гренландии? Впрочем, может, и я как-нибудь отправлюсь туда. Или лучше — в Исландию, к вулканам. Но если я буду путешествовать, то обойдусь без корабля, без драконов, без самолета.

— И я!

— Слушай. Я буду птицей, когда мне захочется. Или — облачком пара, если захочу. Да, Ментузи, этого мне тоже хочется. И еще… быть рыбой! И огнем. Но не подобием этого бедного башенного человека, которого я недавно навещала в Шотландии. Я несколько раз подлетала к его глазам, совсем близко, и потом опять отдалялась, пока он меня не узнал. Он узнал меня. Он когда-то был моим другом. Но что мне до того… Он тоскует! Им овладела темная жуткая тоска. Когда он моргнул, я подумала, что мне нужно побыстрее сматываться, а ему лучше меня позабыть: я сейчас для него как кошмарный сон. Он пребывает в тяжелом сне и проснуться не может. Полетай я возле него еще какое-то время, и он, как гренландский зверь, схватил бы меня и съел. Он стал дурачком: хватает что попало, сует в рот… Совсем другое дело — стать, например, лисой, с головы до пят, жить лисьей жизнью, сколько мне захочется, воспринимать мир по-лисьи… Ах, Ментузи…