остановку у стен таронской крепости Аидзеац-Берд, «Козьего замка», уже упоминавшегося здесь. Несмотря на заключенное в Константинополе соглашение, византийцам все время приходилось опасаться стычек с армянами, потому что таронцы, как мы знаем, с трудом терпели свое недавнее присоединение к империи. «В первую же ночь, – пишет Матвей Эдесский, – римской армии доставили много беспокойства пехотинцы из Сасуна».

Нам уже известно, что неприязнь в политике между армянами и византийцами приняла форму богословского расхождения по поводу халкидонского учения о Христе. Армянские правители проявили мудрость и пошли на уместные в этом случае уступки, чтобы империя не объявила им войну, так как ее объявление было бы гибельным для хайской независимости. Матвей Эдесский рассказывает, что армянские вожди и ученые явились в лагерь Иоанна Цимисхия и «вручили ему письмо Вагана, патриарха Армении». Речь идет о бывшем патриархе Вагане Сюникском, который был смещен в 969 году за чрезмерную симпатию к грекам и укрылся в Васпуракане. Эти слова Матвея позволяют сделать вывод, что Ваган был еще жив и продолжал находиться в своем убежище и что армянские князья, зная, что он для византийцев свой человек, попросили его оказать последнюю услугу – написать базилевсу и греческим прелатам письмо, в котором правильность его веры станет доводом в пользу его родины. Можно, но с меньшей вероятностью, предположить и другое: армянские послы после смерти Вагана передали Цимисхию написанное патриархом еще при жизни письмо, в котором Ваган сделал то, к чему, как известно, был склонен, – согласился принять халкидонское учение о Христе. Это письмо должно было произвести желаемое действие на базилевса, но ни к чему не обязывало ни нового патриарха Хачика, ни армянский народ.

В любом случае заступничество подействовало. «Император благосклонно принял это послание и тех, кому было поручено его передать, и подтвердил действие договора о дружбе, заключенного им с армянами». Он лишь потребовал, чтобы войска Ашота III присоединились к его армии в большом походе против арабов, который он собирался начать в Сирии. Ашот III сразу предоставил ему «10 000 воинов-армян, хорошо вооруженных и из числа самых храбрых». Иоанн Цимисхий потребовал также корм и продовольствие, которые Ашот, разумеется, ему предоставил. «После этого император отправил обратно к царю Армении ученого Леона, армянских епископов и вождей, одарив их множеством знаков своей щедрости».

Так повествуют об этих событиях летописцы. По их рассказу можно догадаться, что обстановка тогда сложилась достаточно тревожная. Зачем была нужна всеобщая мобилизация армянских войск, если византийцы не замышляли никаких силовых действий против Хайястана? Зачем понадобились утомительные переговоры, зачем было предъявлять свидетельство патриарха Вагана, если Цимисхий довел свою армию до Тарона, не имея никаких замыслов о насильственном присоединении Армении к Византии? Нам уже известно, с каким трудом объединялись армянские феодалы и как нерегулярно они подчинялись царю царей Багратиду из Ани. Только очень близкая угроза могла заставить их всех, даже Арцруни, правителей Васпуракана, без малейшего ропота объединиться вокруг Ашота III[403]. Правда, их объединения было достаточно, чтобы византийцы сменили агрессивное поведение на мирное и вполне дружелюбное. Это надо запомнить. Кстати, этот случай показывает, чем могла быть Армения все раннее Средневековье, если бы неистребимые разногласия между ее феодалами не лишали ее силы. С другой стороны, нужно учесть и армянское происхождение императора Иоанна Цимисхия. Может, этот армянин, обращенный в православие и ставший наследником цезарей, мечтал присоединить к империи страну, откуда был родом? Или, наоборот, армянская наследственность в последнюю минуту остановила его на пути к разрыву? Может, неосознанная привязанность к родному по крови народу увеличила силу тех советов, которые стало подсказывать базилевсу благоразумие, когда он увидел, что Ашот III и другие армянские правители готовятся к сопротивлению? Результат принес христианскому миру одну лишь пользу: вместо того, чтобы вступить в борьбу с Иоанном Цимисхием, дала ему своих самых доблестных солдат для начинавшегося «византийского крестового похода».

Покидая Армению, Иоанн Цимисхий спустился в Месопотамию, чтобы отомстить за поражение Млеха. Он разграбил и сжег Майяфарикин, захватил Амиду (Диярбакыр), жители которой откупились, и победителем вошел в Нисиб, покинутый жившими там мусульманами. Какое-то время, впрочем недолго, даже думал пойти оттуда на Багдад, пользуясь упадком аббасидского халифата (это был конец царствования халифа Моти). В конце концов вернулся с огромной добычей в Константинополь и там отпраздновал свой триумф. Весной следующего года он вернулся в Азию и отправился из Антиохии завоевывать мусульманскую Сирию. Во главе большой византийской армии он поднялся вверх по долине Оронта, принял изъявление покорности от жителей Хомса, 29 мая 975 года захватил город Балбек и принял изъявление покорности также от эмира Дамаска. Если верить тому, что сказано в письме Иоанна Цимисхия к Ашоту III (о нем пойдет речь дальше), то после этого базилевс-армянин вошел в Гагилею, принял изъявления покорности от Тивериады и Назарета и совершил паломничество на гору Фавор. «Город Тивериаду мы не разграбили, пощадив его, потому что он был родиной святых апостолов. Так же мы поступили с Назаретом, где Дева Мария услышала из уст ангела благую весть. Мы подъехали к горе Фавор и поднялись на нее, где Христос, наш Бог, преобразился». Только необходимость отправиться дальше, чтобы уничтожить Триполи и порты на ливанском побережье, которые оставались под властью арабов, помешала Иоанну Цимисхию пойти освобождать Гроб Господень.

Эти цитаты взяты из письма Иоанна Цимисхия царю Армении Ашоту III, которое приведено в летописи Матвея Эдесского. «Ашот, шахиншах Великой Армении, услышь и узнай о чудесах, которые Бог сотворил ради нас и о наших чудесных победах, которые показывают, как неизмерима божественная доброта. Ярчайшие знаки защиты Он в этом году дал своему народу, и мы желаем сообщить твоей прославленной особе о них, сын наш Ашот, чтобы ты узнал о них и они стали наставлением для тебя, поскольку ты, как христианин и верный друг Нашего Величества, обрадуешься им и восславишь величие Христа, нашего Господа».

Подлинность этого письма оспаривают. Некоторые критики считают его литературным сочинением, таким же, как речи, которые греческие и латинские историки вкладывали в уста своих персонажей. Те строки, где сказано о боевых действиях в Сирии и Ливане, подтверждают Лев Диакон[404] и Яхья Антиохийский[405], но там, где речь идет о Галилее, истина, видимо, сильно преувеличена. Однако Н. Адонц подробнее прочитал этот отрывок и нашел новые доводы в пользу подлинности письма. У этого письма есть приложение, написанное по-армянски. Этот текст был искажен, но Адонц его исправил. Как выяснилось, Иоанн Цимисхий узнал от своего наместника в Тароне и Дерджане («Льва, протоспафария Дерджана, стратига