Ола вернулась с бутылкой, откупорила ее на глазах у Турвишара и налила темно-красное вино в четыре оловянных кубка. Турвишар поблагодарил ее, но пить не стал.

– Какая паранойя! – воскликнул Кирин, закатив глаза. Он сделал большой глоток из своего кубка, а затем знаком приказал Галену сделать то же самое.

– У меня есть враги, которые с радостью убьют меня просто потому, что я могу представлять для них опасность когда-нибудь в будущем, – сказал Турвишар. – Но позволь мне кое-что прояснить. Ты хочешь, чтобы я освободил Талею и передал ее тебе… в обмен на что? На возможность разозлить Дарзина? – Усмехнувшись, он отхлебнул вина и поморщился. – Талея, дорогая, не пей. Это вино не имеет права касаться твоих губ.

Судя по гримасе рабыни, его предупреждение немного запоздало.

– У меня есть деньги. Я знаю, сколько вы за нее заплатили. В убытке вы не останетесь, – сказал Кирин, не обращая внимания на злобные взгляды, которые бросала на него Талея. Нравится он Талее или нет, не важно. Важно ее освободить – ради Мореи.

– Деньги, как ты верно заметил, не имеют значения. – Турвишар помолчал. – А как насчет арфы, на которой ты так искусно играл вчера вечером? Сложно было не заметить магическую ауру, которая оплела ее, словно шелковая нить.

Кирин упал духом.

– Вчера вечером ее украли.

Турвишар покачал головой и выпил еще вина.

– Какая неудача. – Он посмотрел на Талею, а затем снова сосредоточил свое внимание на Кирине. – Тогда я возьму твое ожерелье.

Кирин прижал ладонь к горлу.

– Я не могу отдать вам…

– Можешь. – Турвишар достал из-под одежды два амулета – серебряных драконов, покрытых эмалью. – Они защитят вас от ясновидения[135]. Они не настолько сильны, как твое, но их хватит, чтобы ваша семья вас не нашла. Я дам тебе Талею, эти ожерелья и поклянусь, что буду молчать, но ты отдашь мне камень-цали.

Кирин посуровел.

– Я не могу это сделать… И как вы узнали?

Турвишар улыбнулся.

– Вероятно, ты меня не понял. Это не та сделка, от которой ты можешь отказаться. Ты не собираешься возвращаться в Синий дворец, к роскошной жизни, подарив этой девушке улыбку и небольшую сумму на пропитание. Ты хочешь сбежать. А для этого тебе нужно купить мое молчание. Отыскать тебя с помощью ясновидения я не могу, а вот его – очень даже. – Он указал на Галена; тот покраснел и, казалось, был готов расплакаться.

– Вы не посмеете… – сказал Кирин.

– В самом деле? – удивленно спросил Турвишар.

Кирин посмотрел на него.

– Почему он вам так нужен?

– Потому что ты понятия не имеешь, что у тебя на шее, – печально ответил Турвишар[136].

Кирин потянулся к застежке на шее – к застежке, которую ни разу в жизни не расстегивали. Он не знал, работает ли она еще, и пальцы его казались ему толстыми, тяжелыми и неуклюжими. Он едва смог завести себе руки за плечи.

Кирин встал.

– Я не могу этого сделать, – сказал он и накренился.

– То есть не хочешь, – поправил его Турвишар.

– Нет, я хочу сказать…

В эту секунду Гален рухнул, ударившись головой о деревянный стол. Из опрокинутого кубка полилось вино. Кирин упал на колени, посмотрел на Олу и ахнул.

– Ты… ты…

– Прости, ясноглазый, – прошептала Ола. – Он бы заметил, если бы я не подмешала зелье всем. – Точку в ее признании поставил грохот, с которым Талея упала, потеряв сознание. – Мне так жаль.

Кирин стал погружаться в темноту.

– Обман! – крикнул Турвишар. Раздался громкий треск, блеснул ослепительный свет, и запахло озоном[137].

Затем настала тишина.

Талея открыла глаза – хотя точнее было бы сказать, что глаза открыла Коготь. Часть таверны была в огне, вокруг с воплями метались перепуганные люди, но для Коготь было важно только одно – приторно-сладкий запах горящего мяса.

Коготь подбежала к тому месту, где лежала Ола, получившая удар током. Турвишар не хотел причинять ей вред, но ярость ослепила его и заставила применить заклинание наугад, и оно сделало свое дело. Волшебник продержался значительно дольше, чем рассчитывала Коготь, – зелье подействовало на него медленнее, чем на остальных[138]. Коготь пришлось побороть в себе желание убить его – отомстить за убийство Олы, но она понимала, что не может этого сделать.

Она не могла это сделать и поэтому стала оплакивать Олу.

– Ты не умрешь, – прошептала она своей бывшей возлюбленной. – Мы с тобой будем жить вечно – вместе. Сурдье скучал по тебе. Мы будем вместе, вот увидишь. Но сначала мне нужно кое-что сделать – так, один пустяк.

Коготь вернулась к Кирину, меняясь на ходу. Когда она встала над ним, то уже была похожа на Хариса, заклятого врага Кирина – однорукого и вечно хмурого. Так будет лучше. Свидетели запомнят Хариса. А Харис – такой человек, про которого легко сказать, что он слишком упорно сопротивлялся и поэтому взять его живьем не удалось. Если его вообще найдут. А его не найдут[139].

Коготь наклонилась к Кирину и коснулась его лица.

– Утенок, мы тут с Сурдье поговорили, – сказала она ему, хоть и понимала, что он ее не слышит. – Знаешь, это ведь он все это начал – отдал тебя Оле, позаботился о том, чтобы ты приобрел определенные навыки. Ограбление дома казиварца, где ты впервые увидел Дарзина, подготовил не он – по-моему, к этому приложила руку богиня удачи. Но он служит императору Санду и убедил меня в своей правоте. Мы решили, что так будет лучше. Я знаю, что это неприятно, но так всегда бывает, когда нужно отправлять детей в школу. Поверь, для нас это гораздо больнее, чем для тебя. – Она помолчала. – Хотя, если честно, тебе тоже будет очень больно. – Обыскав Кирина, она забрала у него перстень с рубином. – «Грифон должен летать», – с нежностью процитировала она, повесила перстень на цепочку, а ее надела себе на шею.

Затем она взвалила Кирина на плечо, вышла из таверны и направилась в доки – туда, где стояли корабли работорговцев[140].