Тут на меня снова заорал Блур.

– Проснись, чтоб тебя! Глуши мотор и пошли внутрь! Я познакомился с охрененными парнями!

* * *

Остаток вечера и ночь прошли как в тумане. Внутри было очень громко и почти пусто – если не считать тех, с кем познакомился Блур и кто оказался свихнувшимися курьерами коки с серебристой жестянкой, полной белого порошка. Когда я сел за столик, один, представившись Фрэнком, сказал:

– Слушай, сдается, твоему носу кое-что нужно.

– Почему нет? – согласился я, ловя жестянку, которую он бросил мне на колени. – А еще рому.

Проорав заказ, я открыл жестянку – невзирая на шорох протестов за столом.

Уставившись себе на колени, я подумал: «Ха! Определенно не Лос-Анджелес. Наверно, мы где-то еще».

Передо мной было с целую унию чистого, мерцающего, белого кокаина. Первым моим побуждением было выхватить из кармана банкноту в сто песо и свернуть в трубочку, чтобы нюхнуть, но Фрэнк схватил меня за локоть.

– Господи, помилуй, – зашептал он. – Только не здесь. Иди в уборную.

Так я и сделал. Путь – среди уймы столов и стульев – оказался тяжкий, но я его преодолел и наконец сумел запереться в кабинке и начать втягивать в себя кокс, не задумываясь о зловещих шумах, какие произвожу. Ощущение было такое, словно встал на колени среди пляжа и воткнул соломинку в песок; минут через пять обе ноздри мне забило, как эпоксидкой, а в дюне у меня под носом не возникло даже сколько-нибудь заметной вмятины.

Господи Иисусе, подумал я. Наверное, я сплю или это галлюцинация.

К тому времени, когда я прошаркал назад к столу, остальные слегка охолонулись. Было очевидно, что Блур в сортире уже побывал, поэтому с кривой улыбкой я протянул жестянку Фрэнку.

– Будь с этим поосторожнее, – пробормотал я. – Эта дрянь мозги разжижает.

Он улыбнулся.

– Что вы, ребята, тут делаете?

– Ни за что не поверите, – отозвался я, пока официант ставил передо мной высокий стакан с ромом.

Оркестр ушел на перерыв, двое музыкантов сели к нам за столик. Фрэнк говорил что-то про вечеринку попозже ночью. Я пожал плечами, еще стараясь прочистить носовые пазухи, нюхнув рома. Я предчувствовал, что этот поворот событий может иметь серьезные последствия для исхода репортажа, но теперь не слишком из-за него волновался.

* * *

Из глубин памяти всплывает обрывок разговора работяги со стройки с барменом в баре в Колорадо. Работяга объяснял, почему не следует пить еще одну рюмку.

– Нельзя бултыхаться со свиньями по ночам и утром летать с орлами, – сказал он.

Мне это вспомнилось, но я отмахнулся. Мне казалось, обстоятельства у меня совершенно иные. Через три часа мне полагалось быть на причале с фотоаппаратом и диктофоном, чтобы провести еще день на какой-нибудь треклятой лодке.

Нет, думал я, придурок из Колорадо все напутал. Главная проблема в том, как бултыхаться с орлами ночью и летать со свиньями утром.

Как бы то ни было, разницы не было никакой. По ряду самых разных веских причин утром я на яхту не попал и день провел в отключке на пустом пляже в десяти милях за городом,

* * *

К вечеру пятницы стало ясно, что сюжет не просто пересохший колодец, но даже не розетка без тока. Самой серьезной нашей проблемой обернулись восемь часов убийственной скуки на море под палящим солнцем, когда нас швыряло по мостику мощной яхты, а мы смотрели, как время от времени бизнесмен средних лет втаскивает на борт парусников. И Блур, и я целый день провели на яхтах, но только на «Танцовщице солнца» и «Удачной находке» хоть что-то во время турнира происходило, и к сумеркам в пятницу мы пришли к выводу, что рыбалка в открытом море – не самый зрелищный вид спорта. В свое время я повидал немало дурацких соревнований – от командной борьбы в Флоумейтоне, Алабама, до роллер-дерби по оклендскому телевидению и внутреннему турниру по волейболу на базе ВВС Скотт в Иллинойсе, – но будь я проклят, не припомню ничего тупее Третьего ежегодного международного козумельского турнира по рыбной ловле. Хотя бы как-то с ним можно сравнить день, который я провел в прошлом марте в пробке на бесплатной трассе в Сан-Диего. Но даже там был известный фактор адреналина: к концу второго часа я был не в себе от ярости и расколол верхнюю часть рулевого колеса арендованного «мустанга», потом, когда разогнался по полной, снес водяной насос и, наконец, вообще бросил развалюху на обочине в двух милях к северу от съезда на Ньюпорт-Бич.

* * *

Кажется, к субботе туман у меня в мозгах рассеялся настолько, что я сосредоточился на сложившейся ситуации, которая после трех бессонных ночей и дюжины судорожных стычек с организаторами «Страйкер» решительно переменилась. Меня вышвырнули из «Козумеленьо», и мне пришлось перебраться в другой отель, а Блуру управляющий его отелем на главной площади пригрозил тюрьмой или депортацией.

Я осилил еще один зомбированный день на море – с усиленной подмогой из жестянки Фрэнка, но наши отношения с участниками турнира было уже не спасти. Никто из гостей, участников и организаторов не желал иметь с нами дела. Нас избегали, как прокаженных. К тому времени хорошо нам было лишь в разношерстной компании местных психов, алкашей, мошенников и охотников за кораллами, которая собиралась под вечер на веранде «Бал-Хай», главного бара городка.

Они быстро с нами подружились, и эта внезапная подвижка в отношениях с населением острова заставила меня наконец подписывать счета, деля их пополам между «Страйкером» и Playboy. Всем было наплевать, особенно все растущей толпе новых друзей, которые приходили с нами выпить. Эти люди понимали, что мы вышли из фавора у «Страйкера» и местных властей, и как будто эта мысль их забавляла. На протяжении трех суток без сна мы собирались в «Бал-Хай», чтобы на публике мрачно размышлять над вероятностью массированного ответного удара местных jefes*, разозленных нашим паршивым поведением.

* глав, начальников – (исп.).

Так вот, развалясь под вечер субботы за большим круглым столом на веранде «Бал-Хайя», я заметил, что мимо во второй раз за последние десять минут проезжает горохово-зеленый «мустанг». На острове был такой один, и какой-то водила сказал, что он принадлежит мэру – грузному молодому политикану, назначенному, а не избранному чиновнику, который выглядел как спасатель с пивным брюхом с пляжа в Акапулько. В последние дни мы часто его видели, обычно под вечер и всегда разъезжающим взад-вперед по приморской frontera**.

** граница – (исп.).

– Сукин сын начинает действовать мне на нервы, – пробормотал Блур.

– Брось, – отозвался я. – Стрелять не начнут, во всяком случае, пока кругом люди.

– Что? – Седая тетка из Майами рядом с нами уловила слово «стрелять».

– Это же типы из «Страйкер», – объяснил я. – Мы слышали, они собираются на нас наехать.

– Господи Иисусе! – воскликнул отставной гражданский пилот, последние несколько месяцев живший у себя на яхте и на веранде «Бал-Хайя». – Вы же не думаете, что они правда начнут стрелять! Это же такой мирный островок!