Тогда же Капитолина заметила, что Ефим живет не только торговлей и романами… Но ведет еще какую-то тайную и темную жизнь. Его странные и частые отлучки возбуждали в Капитолине жгучую ревность. До нее доходили недомолвки про Антонину из бельевого, начавшую свою деятельность в цокольном.

«Повторяется, – горько усмехалась Капитолина. – Никакого разнообразия».

Она как-то спустилась в цокольный, посмотрела девочку и успокоилась. «Это не страшно, – решила она. – Это на две ночи».

Однажды она увидела в окно, как он посередь дня садится в машину. Капитолина тут же вызвала такси. Свой шофер все передает ему, потому она не трогала казенную машину. Ефим ехал в собственной «Волге» и вел ее сам, что казалось Капитолине еще подозрительней… «Боится огласки», – думала она…

Машина Ефима заехала за город и помчалась по мосту в сторону Жилкино. Проехав мясокомбинат, она остановилась подле очень низкого, почти вросшего в землю, но каменного домика, странного тем, что у него не было ни одного окна. Несколько дорогих машин стояли у крыльца дома. Ефим выскочил из своей машины и торопясь заскочил в дом.

Капитолина отпустила такси и стала ждать. Она посидела на низкой скамеечке в рощице. Отсюда хорошо был виден и домик, и глухая дверь…

С Ангары тянуло сырым ветром, близились осенние сумерки, катилась листва по земле ручьями. И во всем этом было что-то байкальское…

Время тянулось медленно, и она уже сомневалась, нужно ли было следить за ним. Вряд ли это женщина. Для них Ефиму хватает подсобки…

Но что он тут делает и с кем?!

Много раз она порывалась уйти, но жаль было потерянного на скамье времени. Один раз она обошла домик кругом. Он был глухой, весь безоконный. Дверь была тяжелая и плотно закрывала вход.

Уже появлялись звезды, когда дверь наконец-то открылась. Из домика по одному выходили мужчины. Все в шляпах, с поднятыми воротами плащей и пальто. Они расходились молча, не прощаясь, каждый в свою сторону, садились в собственные дорогие машины. Некоторых Капитолина узнала. Это были довольно крупные шишки в администрации власти и торговле…

Ефим прошел мимо нее, не взглянув, и Капитолина явственно услышала холодный ветерок и его особенный, чуть тлеющий запах, овевавший его обезьянью, пружинистую фигуру самца.

В душе женщины поднимался сильный страх. Она вдруг почуяла гибельность, которую нес сегодняшний вечер. Она не умела, не смогла осмыслить свое состояние, но желание бежать, порвать с Ефимом и уйти из торговли вообще… И вообще сгинуть… Она посидела еще на скамеечке, приходя в себя. Сидела, несмотря на то что намеревалась быстро поймать такси и приехать домой раньше Ефима… Ей уже в который раз приоткрывалась бездна, к которой привела ее страсть к Ефиму. Она уже привыкала к его изменам и начала понимать равнодушие Фаины, его жены… Но гораздо более опасная тайна, как она начинала понимать, грозила ей и тюрьмой, и тяжелым трагическим концом…

Во-первых, подчищая его бухгалтерские просчеты и грехи, она на многих документах и квитанциях, прикрывая его, ставила свою подпись. Бухгалтерия была запутанная, и хорошая проверка тут же обнаружила бы это. Ефим там наверху отводил ревизии, и их, собственно, не было. И они были повязаны смертными сетями махинаций. И она не знала, куда уходили деньги от этих их громадных предприятий. Да, она имела дом и машину, но все было не на ее имя, кроме счета в банке. И много раз Капитолина, просыпаясь, твердила себе, что порвет с Ефимом и начнет свою жизнь. Ей пора замуж… Но чем чаще твердила она себе как заповедь: «Уйду, брошу», тем больше понимала, что уйти сама никогда не сможет. Она, как муха в паучьих силках, чем больше бьется, тем теснее сети… Тогда-то она вспомнила о Семене… Он появился весьма кстати…

* * *

Они встретились в новом парке, названном «Комсомольским». На дворе гудели шестидесятые. Романтика и жизнь били ключом. К нему подошла незнакомая, дорого одетая женщина, овеянная запахами французских духов. Ярко, но умело накрашенная.

– Здравствуй, Семен! – Голос был резкий, почти незнакомый.

Молча прошлись до лавочки. Молча сели. Капитолина не сводила глаз со своего бывшего возлюбленного. Семен все отводил глаза, но потом взглянул на нее. Он глядел на это чужое и чуждое, отягощенное страстью лицо женщины, о которой он столько тосковал там, на забугорных водах. Она казалась спасительным поплавком, тем маяком в море его одиночества и тоски по родине… Эта ли женщина жила в его сердце?

– Как ты живешь? – спросила она.

– Хорошо. Я женился. Вот, на охоту собираюсь!

– Женился? На Татьяне!

– Да, мы поженились… недавно.

– Добилась все же своего! – Она поспешно, но довольно безучастно стала расспрашивать о Култуке, об Аришке…

Он видел, что ее задело известие о его женитьбе, но ей было больно не столько от его женитьбы, сколько от того, что на Татьяне он женился. Он рассказывал ей новости Култука. Их было много, она ничего не знала…

Потом вдруг со страстью произнесла:

– Хочу к вам… Домой хочу! – И заплакала. Она плакала долго, навзрыд. Он отрешенно молчал. Она то затихала, то рыдала. Наконец она достала из сумочки платок, отерлась.

– Ты бросил меня, – сказала она. Потом помолчала и тихо добавила: – Прости меня… Я так несчастна!

И в этот момент Семен узнал ее, ту, байкальскую Капу. И вся многолетняя тоска по ней и желание ее, и огонь страсти вспыхнули в нем разом… И чтобы не выдать себя, он стиснул зубы, и желваки загуляли по его щекам.

Она заметила это и замолчала.

– Слушай, журавли! – вдруг сказала она.

Он встал, поднял голову и увидел косяк, уже устало расползавшийся по небу, и услышал ни с чем не сравнимую журавлиную песнь…

– Помнишь? – спросила она.

– Помню! – ответил он.

– Семен, не бросай меня! Я без тебя погибну!

– Я женат, – тихо проронил он.

– Двое вас, и оба женаты. Про́клятые мы, бабы брагинские… От Большой Павлы еще.

– Ну, тебе грех жаловаться на жизнь!

– Да, все у меня есть, только жизни нет! Семен, не бросай меня! Переезжай в Иркутск!

В Култук Семен вернулся другим человеком. Они мирно прожили с Татьяной остаток дней до охоты. Все устраивало Семена в жене. И заботливость, и добрые руки, спокойствие в сочетании с бесконечным терпением. Все было в ней ладно…

На охоте охватила Семена звериная тоска. Ему не интересно стало гоняться за собольком и выщелкивать белок. Азарта не было. Собаки перестали его понимать и стали драться между собою… Он заболевал. Так, как в армии, смертельною тягой к Капитолине…

В середине охотничьего сезона он спустился в поселок. Сдал остатки припасов, скудную добычу, подчистую уволился и мотанул в Иркутск, не заезжая к жене…

Ефим, подписывая заявление Семена о приеме на работу, сказал Капитолине: