– Вас к телефону, – хрипло соврала она.

Брошь, которую прикалывал Ефим мадаме, не была знакома Капитолине. Такой не было в продаже магазина.

– Идите, – начальственно приказал он. – Я перезвоню, приду… Вы что, плохо расслышали?! – Ефим подал руку покупательнице и вывел ее из примерочной.

Капитолина присела на диванчик, хорошо прогретый упитанной дамой.

Удар был неожиданным и сильным. Она не знала такого Ефима. И не только холод его после страстной ночи поразил ее, но и брошь. Она уже догадывалась, что Ефим ведет свою двойную игру в магазине. Она сама уже была вовлечена в нее, подписывая фальшивые накладные. Но это шла мелочевка: усушка-утруска, на ней торговля держится. Но чтобы через Алмазный фонд, маленькое, очень дорогое отделение универмага, строго контролируемое…

Протяжно и остро потянуло холодком. «Надо бросать все, – подумалось ей впервые, – и уходить отсюда… Альдона права… Оберет и подставит…»

– А где Ефим Моисеевич? – спросила она его секретаршу, заглядывая в приемную универмага.

– Михайлович, – холодно и в который раз поправила ее суховатая и завистливая Леопольдовна, которую девицы из отделов звали Леопардовной. – Вы ведь знаете, что он не любит это отчество!

Капитолине показалось, что губы ее скривились в ухмылке.

«Да, Альдона права! – повторила она про себя. – Брошу, брошу… Уйду, пока не поздно…»

– Вас в цокольном кто-то дожидается. Давно!

«Альдона! – подумала Капитолина. – Как кстати».

Она полетела вниз птицею, пробежала по темному коридору и забилась в жестких мускулистых силках.

– Врешь! Не уйдешь! – Он шептал ей в ухо горячим своим звериным дыхом, смешанным с горьковатым запахом одеколона и дорогого мыла. – Как ты была прекрасна! Я едва удержался, чтобы не броситься на тебя. О, как я тебя хотел!..

Он раздевал ее, торопясь, ловко, размашисто.

– Фима, ты с ума сошел! Прямо здесь!

– Я давно с ума сошел с тобой… Ты знаешь…

Он овладел ею тут же на полу.

– Что ты со мной делаешь! – сказал он потом, отряхиваясь. И пошел, чуть согнувшись, своей походкой, выворачивая изнутри ступни обезьяньих подошв.

И Капитолина, глядя в его широкую, племенную спину, в который раз отметила, что в нем есть что-то от громадного орангутанга… И в полусогнутой спине, и в длинных руках, свисавших иной раз чуть ли не до колен… Как плети, особенно в походке на полусогнутых, с выворачиванием ступней…

Вечером Капитолина подняла накладные и всю документацию Алмазного фонда. Бабочки с бриллиантами в документах не значилось…

В эту ночь Ефим ночевал у Капитолины. Утром, когда он ушел, ее вдруг затошнило, и у нее закружилась голова.

На работе Капитолина упала в обморок. Врач скорой помощи сразу определила беременность.

Ефим брезгливо поморщился.

– Как кошки! – сказал он и вышел из кабинета.

Он не ночевал у Капитолины неделю. Потом подошел к ней.

– Я хочу рожать, – заявила она. – У нас будет девочка.

– Не глупи! – спокойно ответил он. – Мы только начали! Еще ничего не сделано. Пеленки, подгузники… Это я уже проходил!

– У тебя есть дети?!

– И не один!.. Хватит мне внебрачных… Полукровок… Устал им помогать. Да и девки у меня все уродки. Они почему-то все похожи на мою жену…

– Фима!

– Родишь – разбежимся! Ты мне нужна для других целей!

Перед ней стоял совсем другой Ефим. Высокомерность она уже давно замечала на холеном, породистом его лице. Но что-то хищное, дьявольское проявлялось в бархатистых, навыкате глазах. Хищное и дьяволово…

– Успокойся! Я найду врача. Все будет хорошо!

Неделю Капитолина сомневалась и делала выбор. Ефим словно не замечал ее. В магазин зачастила его супруга, которую он нежно и громко звал «финкою» и сопровождал ее везде, поддерживая за локоток. Однажды супруга обернулась и долго смотрела на Капитолину в лорнет. Победоносно смотрела…

– Запомни! – возвестил он Капитолине на упреки. – Я смертельно женат! И никогда Фаину не брошу. Ни-ког-да!

После операции в какой-то дорого обставленной еврейской квартире старый врач сказал ей в ночной полутьме:

– Сожалею, но вряд ли вы сможете иметь детей… Очень сложная была операция. – Он отвернулся от нее и, глядя в окно, посоветовал: – Посмотрите на все это проще. Во-первых, больше не надо будет повторять абортов, и ничто не помешает вашей карьере… И потом – вы такая красавица. А материнство обедняет женщину. Заботы, хлопоты… Располнеете… Обабитесь…

Три дня она отлеживалась одна в своей квартире. Потом появился Ефим, и страсть их разгорелась пожарищем. Она забыла все свои обиды, свои помыслы бросить его. Ни в чем не упрекала его и чувствовала абсолютную зависимость от этого обезьянного тела, хищных, ненасытных глаз и их взглядов. Она подписывала все, что он ей предлагал. И фальшивые накладные, и командировочные… Подписывала без страха, потому что все сходило с рук и катилось, как по маслу. Она восхищалась им… Его умом расчетливым, дальновидным, изворотливостью и разворотливостью. Талантом гладкой, уверенной речи…

«Мы вместе, вместе, – думала она, – и никакая Фаина нам не помеха… Я возьму его полностью. Он будет только мой… Только мой».

Она повторяла себе это внушение, помятуя тот тяжелый разговор с Ефимом, звучавший для нее ударом.

– Ты обещал на мне жениться! – как-то запальчиво укорила она его.

– Запомни, – ответил он уже второй раз. – Фаина – моя синагога! Мне никогда не покинуть ее. Это так же невозможно, как невозможно мне не быть евреем. Видишь, я честен перед тобою… Давай ни о чем не думать. Нам хорошо вместе. И этого хватит с тебя и меня…

Через год он купил ей дом в черте города, неподалеку от универмага… Усадьбу с гаражом и садиком. Каменный двухэтажный… Такие дома строил авиазавод для своих управленцев.

– Пока оформим на подставное лицо, – сказал он ей. – Иначе нельзя… На заводского фронтовика. Но ты не переживай… Здесь все твое. Делай ремонт по своему усмотрению. Особо просим обратить внимание на опочивальню…

Лицо его сморщилось, как у кота. Он замурлыкал и ушел, мурлыкая.

Капитолина особо позаботилась о спальне, устроив ее на втором этаже.

Она становилась почти легальной его второй женой. Их давно не разделяли. Но в отличие от Фаины, Капитолина набирала вес не только рядом с Ефимом. Как-то, входя в магазин, она услышала шепот из раздевалки: «Тихо ты, не дай бог, Шахиня узнает!»

Шахиней ее звали не только в своем универмаге, но и во всем торгашеском мире города.

Поздним осенним вечером, когда Капитолина в своем кабинете сверяла накладные, подчищая Ефимовы огрехи и грехи, вдруг к ней постучала Леопардовна.