— Для начала — просто вперед, пока Сампоре не оказался здесь на взмыленном коне и не стал приказывать, чтобы я спустилась.

Едва лишь они взошли на холм, перед ней открылось все поле боя.

Армия Белого Коноверина, ее армия, стояла, как они и планировали вчера. Две тысячи наемной пехоты — на краю правого фланга, у самой реки, охраняя лагерь. Буйволы занимали центр; два мощных четырехугольника тяжелой пехоты, поставленные широкой стороной к врагу, насчитывали по двадцать бритахов. В свободном пространстве между ними клубились тучи серой наемной конницы, но, как говорили рапорты, ее еще ни разу не использовали. Командир отряда получил четкие приказы. Стоять, создавать угрозу — и не вмешиваться в бой, если только враг не прорвется. Ветеран сотни оплаченных золотом битв принял эти приказы с явным удовольствием.

Ждал своей очереди.

За пехотой стояли боевые машины, а за ними резервные отряды Буйволов. С такого расстояния, глядя на ширину и глубину строя, Деане была вынуждена признать, что вся армия производила впечатление непобедимой.

Как ей и говорили, внутри обоих отрядов Буйволов нашлось место для чародеев, каждый из которых имел охрану в несколько десятков человек, отвечавших за их жизнь. Эти солдаты попали бы на костер, если бы их подопечный погиб. Такова была традиция.

На левом фланге стояли стройные шеренги Соловьев. Половина их. Пока что им почти не представилось случая ввязаться в бой, хотя, похоже, они все этого жаждали.

За ее спиной раздался мрачный рев слонов. Скрытые за холмом животные, похоже, слышали битву, чувствовали кровь и беспокоились.

Им придется подождать. Пусть Кровавый Кахелле покажет наконец какой у него план выиграть битву. Потому что если ему не удалось заставить их пойти в атаку, то наверняка он придумает что-то еще.

Пусть покажет, в какой руке у него спрятан клинок.

Разве что его нужно к этому принудить, решила Деана, глядя на ряды кавалерии.

Ладно, на этот раз она его подтолкнет.

Пора спускать всадников с поводка.

* * *

— Люка, давай, помоги мне.

Колесо бесцеремонно пнула его в щиколотку, заставляя подняться. Проклятие, он же только на минутку прикрыл глаза — чтобы чуть передохнуть.

— Ты заснул. А сейчас не время спать.

Он заснул?

Люка глянул на тень дерева, под которым сидел. Она и правда передвинулась.

Он встал и помог девушке с раненым. Молодой мужчина держался за живот, между пальцами блестели внутренности, а на лице было написано страдание.

Проклятие!

Ведя его под руки, они добрались до госпиталя. Очередного, чтоб ему, госпиталя. Повстанческая армия оставляла их за собой, один за другим. Этот разместился на правом фланге, чуть в глубине леса, чтобы спрятать людей от солнца. Через час-другой будет полдень, и тень деревьев станет благословением для раненых.

И для умирающих. Как для этого пацана, которого они тянули сюда. Люка чувствовал от него не только запах крови и пота, но и вонь дерьма. Распоротое брюхо можно сшить, но взрезанные внутренности — это смерть. Причем — мерзкая.

— Положим его тут, — он указал на ближайшую подстилку. — Пусть отдохнет.

— Хорошо.

Они отошли на несколько шагов, и десятник бесцеремонно схватил Колесо за руку.

— Знаешь, не трать на таких время, не стоит, как я понимаю. Не приводи сюда умирающих, им все равно никто не поможет.

Она глянула на него, чуть приподняв голову и кривя губы. Ее обожженная кожа порозовела, натянувшись.

— Он плакал, Люка. Я не оставлю никого, кто плачет.

— Но…

— Нет. Никаких «но». Нет мудрости поля боя и спасения сперва тех, кто ранен легко.

Она сказала это спокойно, и впервые за долгое время ему почудилось, будто Они ее покинули. Была просто собой. Его Колесо возвратилась.

И вдруг она улыбнулась. Жутко.

— Когда я сидела в руднике, Люка, глубоко под землей, я слышала, как кричат во тьме дети. В заваленных туннелях. Как зовут матерей и отцов. И я не могла ничего сделать. Пыталась петь им, Люка, пыталась рассказывать им о спасении. О том, как вы придете и вытащите нас. Потом дети переставали кричать и только плакали. Пока у них не закончился воздух. А я не могла им помочь и должна была их оставить. А потому сейчас я не оставляю никого, кто плачет.

Люка взглянул ей в глаза: тот, что был закрыт бельмом, казался живее второго, — и понял, что ошибся. Они не покинули Колесо. Держали ее сильнее, чем когда-либо.

— Порой приходится, — попытался он снова.

— Тебя я не оставила.

Он заморгал, пойманный врасплох. Вернулись воспоминания ночного боя, в том числе и те, как он шагал, ошалевший и отупевший от ран и потери крови, опираясь на…

— Да. Это была я. Я не оставила тебя и не оставлю никого другого. И, Люка…

— Что?

— Идет тьма.

Вайхиры атаковали Долину Печали после долгого отдыха, который Кей’ла привычно называла сном — потому это было, пожалуй, утро. Хотя слово «атаковали» не совсем точно, поскольку они вовсе не бросились вперед под рев труб и грохот барабанов, штурмуя готового к битве врага. Они просто перешли границу того места, что называлось Фавенн’ облерис, а Кей’ла поняла, что произошло, лишь по тому, что их армия сомкнула строй, а многие из четвероруких надели панцири и шлемы, которые до сих пор они не использовали.

Уже само слово «долина» было обманчивым, поскольку пространство, что так называлось, имело, как говорила Уста Земли, три дня в поперечнике. То есть примерно пятьдесят миль по человеческим меркам, пояснила одноглазая. И якобы некогда это и правда была долина — возможно, уже тогда огромная, — но со времени, как вайхиры начали слабеть без своего бога, ее кошмарные эманации разлились окрест, поглощая немалый кусок пространства.

Потому первое столкновение Кей’лы с Долиной Печали, переход условной границы, приобрело вид восхождения на довольно высокое взгорье и на дорогу по его хребту.

— Будь внимательна ко всему, — сказал ей Черный Белый, который как раз перенял над ней опеку. — К тому, что в небе, и к тому, что на земле.

Кей’ла серьезно кивнула, сжимая древко коххи вспотевшими ладонями. Пледик вел себя тоже нервно, когти его левой руки неспокойно скрежетали, глаза блуждали по горизонту. С одной стороны от них было несколько холмов пониже, с другой — в паре сотен шагов от места, по которому они шли, — торчал лабиринт острых, отвесных скал, что выглядели коллекцией испорченных, покрытых язвами зубов великана. Вездесущая чернота приводила к тому, что у Кей’лы появлялись странные ассоциации.

И именно оттуда случилось первое нападение.