— Ты уверен, что сможешь договориться о реструктуризации?

— Если не смогу, значит, наши испытания в полевых условиях провалятся. Но этого я не боюсь. — Уэс Джордан откинулся в кресле и удовлетворенно вздохнул, словно уже выиграл грандиозное сражение. На губах у него блуждала так много лет знакомая Роджеру ироническая улыбка. — Ты увидишь, Роджер, каким образом действует политика в этом городе. Конечно, приятно думать, что благие намерения и принципы торжествуют благодаря своей очевидной полезности и самоценности. Но это редкое явление… редкое явление… И я уверен, что все чарли крокеры Атланты, какими бы ограниченными они ни были, прекрасно это понимают.

Роджер широко открыл глаза, подскочил на диване и заулыбался во весь рот.

— Я понял!

— Что ты понял?

— Понял, что в тебе изменилось!

— Правда? Ты поделишься со мной своим открытием?

Роджер Белый хлопнул себя по коленке и рассмеялся.

— Ты стал темнее, брат Уэс, темнее! Как это получилось? Что ты такое сделал?

Мэр изумленно ощупал лицо.

— Темнее? Вот так история. Правда, я вчера гораздо дольше обычного играл в гольф.

— В гольф?

— Я в последнее время много играю в гольф, брат Роджер.

— Ты? Не свисти, брат Уэс!

— Ну да, понимаю, ты не веришь. Я всегда смеялся над гольфом. А теперь понял, что должен больше времени проводить на воздухе, вдыхать запах стриженых газонов, разрыхленных лунок… Лэнни тоже играла.

— Лэнни? Твоя жена Лэнни? Нет, ты точно шутишь!

— Я не шучу, — сказал Уэс Джордан. — Каждый может изменить свои привычки, разве нет? Солнце старой доброй Джорджии творит чудеса.

— Хитрый старый лис! — рассмеялся Роджер Белый. — Это… крем-автозагар! Для предвыборной кампании! Решил стать… чернее!

Уэс Джордан подмигнул и захихикал.

— Это совершенно естественно, мы, любители гольфа, хорошо загораем! Кроме того, в жизни все взаимосвязано. Я всегда был чернее тебя, Роджер Белый.

Пипкас всем говорил, что живет в Бакхеде, но это… «Вот это Бакхед! Вот это я понимаю!» «Форд эскорт» свернул с Уэст-Пэйсес-Ферри-роуд на Вэлли-роуд, — Марта Крокер сказала, ее дом стоит где-то за четверть мили от поворота. Пипкас смотрел во все глаза. Просторные газоны, тщательно подстриженные, политые, облагороженные ландшафтными дизайнерами, которые со вкусом расположили на них всевозможные цветы и кусты — каждый листик словно вручную протирали! — эти просторные холмистые газоны поднимались по обеим сторонам Вэлли-роуд и вели к внушительным кирпичным особнякам с крышами из лучшего шифера или к изящным, но столь же внушительным виллам с итальянской лепниной. Даже в жаркий майский день, когда уже к девяти утра солнце превращало асфальт Угольных холмов в одну сплошную конфорку, здесь, в настоящем Бакхеде, все дышало свежестью и прохладой — высокие деревья, остатки девственного леса, накрывали квартал огромным зеленым балдахином.

Исполненный благоговения Пипкас сбавил скорость и стал высматривать номер дома Марты Крокер. Номера значились в основном на почтовых ящиках. В таких фешенебельных кварталах указывать номер на самом доме было бессмысленно, его бы никто не разглядел — слишком далеко от дороги. Сама улица, Вэлли-роуд, вилась прихотливым серпантином между холмами и замками на холмах. «Форд» Пипкаса прошел плавный поворот, и…

…Вдруг прямо посреди дороги — женщины! — шесть-восемь женщин… идут прямо посреди улицы… не спеша… болтают, смеются… чернокожие, латиноамериканки разного возраста, правда, очень молодых нет… некоторые в платьях, некоторые в брюках, блузках и мягких туфлях… прямо посреди Вэлли-роуд… Через секунду Пипкас догадался — это горничные, прислуга из замков! Приехали на автобусе, на сороковом, который ходит по Уэст-Пэйсес-Ферри-роуд, сошли у поворота на Вэлли-роуд и идут к особнякам, каждая к месту своей работы. Тротуаров в этой части Бакхеда нет — кто кроме прислуги будет ходить здесь пешком? — и женщины шли по дороге. Только почему по самой середине?

Пипкас подался к левой обочине и медленно объехал горничных. Одна или две из них скользнули взглядом по его машине. И тут на почтовом ящике у подъездной дорожки он увидел номер дома Марты Крокер. Дорожка вела на вершину огромного зеленого холма… Пипкас глазам своим не поверил. Там стоял колоссальных размеров особняк с портиком, белыми колоннами у входа и огромными окнами — футов десять в высоту. У Пипкаса перехватило дыхание. Он вдруг до смерти перепугался.

«Господи, — подумал он. — Не могу же я подъехать к этому дворцу на своем старом „форде“».

Пипкас пропустил поворот к дому, развернулся, описав широкую дугу — для маневров маленького «форда эскорта» на Вэлли-роуд такой простор! — и поехал назад. Теперь он объезжал стайку горничных справа. На этот раз четыре-пять женщин повернули головы, явно недоумевая, что это он делает. Обогнув их, Пипкас опять развернулся и встал у обочины футах в пятидесяти от дорожки к дому Марты Крокер. Теперь уже все горничные обернулись к Пипкасу и настороженно его рассматривали. Кто этот тип, который гонял вокруг них, а теперь еще и выбрался из машины, явно чтобы идти следом?!

Он подойдет к ее дому пешком, без всякого «эскорта», решил Пипкас. Довольно скоро ему стало ясно, почему горничные предпочитали середину улицы. Обочины были скошены, чтобы стекала дождевая вода, и идти там было неудобно. Теперь по Вэлли-роуд двигался батальон горничных… с Рэймондом Пипкасом из «ГранПланнерсБанка» в арьергарде.

Дорожка к дому Марты Крокер тоже вилась прихотливо и изящно, в лучшем стиле настоящего Бакхеда. По обеим сторонам она была обсажена аккуратными кустиками полосатой хосты. Вот, значит, с чем пришлось расстаться Крокеру, когда он бросил Марту, подумал Пипкас. От долгого подъема он немного запыхался. Пот уже смазал подмышки. Это навело Пипкаса на мысль о невзрачности собственной одежды. Старый темно-серый костюм в тонкую полоску, который после последней чистки слегка… залоснился… петля у верхней пуговицы обтрепалась, надо бы обметать… полосатая рубашка уже не новая, особенно это заметно на вороте, у галстука… и сам галстук вдруг показался Пипкасу возмутительно кричащим, нельзя прийти в приличный дом с такой безвкусицей на шее…

Осталось подняться по трем ступеням портика, пройти между дорическими колоннами — и вот входная дверь, высокая, массивная, темно-зеленая, с выпуклыми филенками, со стеклянными вставками-окошками по бокам. Пипкас нажал кнопку звонка, но не услышал его, до того толстые были стены и дверь.

Открыла чернокожая горничная средних лет в белой униформе.

— Рэй Пипкас, — представился он. — Я хотел бы видеть Марту Крокер.

— Она ждет вас, — сказала горничная. — Проходите.

Пипкас вошел в широченный — по его скромным представлениям — холл с мраморным полом — черные ромбы на белом фоне. На другом конце холла изящной дугой поднималась массивная мраморная лестница. Ее изгиб красиво выделялся в потоке света из огромного арочного окна.