–Ты хотел, чтобы ее убили?– недоверчиво спросил гость из 1888-го.

Старик кивнул, но губы его по-прежнему не шевелились.

–Конечно. А иначе зачем было доставлять к ней Джека-потрошителя?

О Боже, Боже, подумал гость из прошлого, я ваду. И япопал сюда с именем Джек.

–Нет, мальчик мой, нет, нет. Ты вовсе не в аду. Ты в будущем. Для тебя это будущее, для меня же этот мир – настоящее. Ты прибыл из 1888года, а сейчас ты в…– он умолк, шевеля губами, словно подсчитывая, почем будет фунт яблок в долларах, и завершил свою речь:– …сейчас ты в3077-м. Это прекрасный мир, отшлифованный прекрасными временами, и мы рады, что ты присоединился к нам. Ну пойдем же, тебе нужно обмыться.

В купальне дедушка покойной Джульетты сменил голову.

–Терпеть ее не могу,– сообщил он человеку 1888-го года, охватив щеки пальцами и растягивая кожу лица как резину.– Но Джульетта настаивала. Я не возражал и уступал ей, если этого было достаточно, чтобы завалить ее на кровать. Но со всеми этими игрушками из прошлого, сменой головы всякий раз, когда мне хотелось ее трахнуть… Это было утомительно, весьма утомительно.

Он шагнул в одну из абсолютно одинаковых кабинок и настроил краны душа. Дверь – блестящее жалюзи – опустилась, и раздался мягкий, почти хитиновый звук: «чаккк». Потом жалюзи поднялись, и из кабинки вышел дедушка покойной Джульетты, выглядевший лет на шесть моложе гостя из 1888-го – голый и сновой головой на плечах.

–Тело в норме,– сказал он, рассматривая свои гениталии и родинку на правой руке. Человек из 1888-го отвернулся. Он был в аду, иБог его ненавидел.

–Ну, не стой столбом, Джек.– Дедушка Джульетты улыбнулся.– Шагай в любую кабинку и соверши, наконец, омовение.

–Меня зовут не Джек,– произнес человек из 1888-го, тихо и жалобно, словно его выпороли.

–Ничего, ничего… Ступай под душ.

Джек подошел к кабинке. Она была светло-зеленой, но, когда он остановился перед ней, сменила цвет на бледно-розовый.

–Она…

–Да в ней ты просто вымоешься, чего ты боишься?

–Я не хочу измениться.

Дед Джульетты не рассмеялся.

–Ошибка,– загадочно произнес он. Бывший старик повелительным жестом указал гостю на кабинку, и человек из 1888-го шагнул в нее. Дверь повернулась в желобе-канавке, опустилась и издала внушительный жужжащий звук. Когда она поднялась, снова повернулась и открылась, Джек, с ужасно растерянным видом, спотыкаясь, вышел наружу. Его длинные бакенбарды были аккуратно подстрижены, щетина на лице исчезла, волосы посветлели, прямой пробор исчез, а волосы были зачесаны на левую сторону. Он по-прежнему был в том же самом длинном темном плаще, обшитом по краям каракулем, в темном костюме с белым воротничком, в черном галстуке с булавкой-подковкой, но теперь вся его одежда выглядела новой и чистой, конечно же – а, может быть, это была синтетическая копия его прежнего одеяния.

–Ну вот!– воскликнул дедушка Джульетты.– Ведь так намного лучше, разве нет? Хорошая чистка всегда настраивает и мозги должным образом.

И он вошел в еще одну кабинку, откуда мгновенье спустя вышел в мягком джемпере, покрывавшем его тело с шеи до ступней. Он направился к двери.

–Куда мы идем?– спросил человек из 1888-го помолодевшего дедушку, шагая рядом с ним.

–Я хочу тебя кое с кем познакомить,– сказал дедушка Джульетты, иДжек осознал, что теперь губы его спутника шевелились. Он решил не касаться этой темы. Для такой трансформации должна была быть причина.

–Я отведу тебя туда, если ты пообещаешь не издавать булькающих звуков на улицах города. Это славный город, и яздесь живу. А туристы, надо сказать, весьма утомляют.

Джек промолчал. Дедушка принял это как знак согласия с его условиями.

Они двинулись в путь. Джек был буквально придавлен весом города. Он был громадным, массивным и невероятно чистым. Казалось, его мечта оУайтчепеле стала явью. Он спросил спутника о трущобах и ночлежках. Спутник покачал головой.

–Давно исчезли.

Значит, им суждено было исчезнуть. Реформы, ради которых он пожертвовал своей бессмертной душой, все-таки произошли! Он весело шагал, помахивая саквояжем. Но спустя несколько минут его поступь снова утратила энергию: на улицах не было ни души.

Лишь сверкающие чистые здания и улицы, которые шли как-то бесцельно и внезапно упирались в тупик, словно строители вдруг решили, что люди могут исчезнуть в одной точке и возникнуть в совершенно другой, а значит, не стоило мостить дорогу между двумя этими пунктами.

Покрытие улиц было металлическим, небо тоже казалось сделанным из металла, здания сияли – безликие плоскости бесчувственного металла. Человек из 1888-го почувствовал себя страшно одиноким, словно все, что он делал прежде, неизбежно вело его к отчуждению от тех самых людей, которым он стремился помочь.

Когда – давным-давно – он пришел вТойнби Холл, и преподобный Барнетт узрел трущобные ужасы Спиталфилдс, он поклялся помочь людям, помочь всем, что было в его силах. Что делать – было столь же ясно, как верить вГоспода, после того, как он провел несколько месяцев в выгребных ямах Уайтчепела. Шлюхи – зачем они вообще живут на свете? Пользы от них не больше, чем от болезнетворных микробов, которыми были заражены те самые мерзавки. И тогда он стал Джеком, чтобы вершить волю Божью и всколыхнуть, поднять со дна все те отбросы, что заселяли Лондонский Вест-Энд. То, что лорд Уоррен, комиссар полиции Большого Лондона, и его королева, и все остальные думали, что он сумасшедший доктор, или обезумевший мясник, или зверь в человечьем обличье, его нимало не тревожило. Он знал, что останется неизвестным, но доброе дело, начатое им, найдет свое достойное завершение.

Уничтожить район ужаснейших трущоб, кошмарнейший из всех, когда-либо существовавших в стране – и открыть глаза викторианскому обществу. Но прошло время – много времени – и вот он здесь, в мире, где трущобы не существуют, в стерильной Утопии, воплощении мечты преподобного Барнетта и… все это было… было не так, как должно быть.

Дедушка с головой молодого человека.

Тишина на пустых улицах.

Эта девушка, Джульетта, с ее странным хобби.

Безразличие по поводу ее смерти.

Дедушкина уверенность в том, что он, Джек, убил ее.

И его дружелюбие.

Куда они направляются? Вокруг них – город. Они шли, и дедушка ни на что не обращал внимания, аДжек смотрел вокруг, но ничего не понимал. Но вот что они увидели по дороге: полторы тысячи лучей света, в фут шириной и толщиной в семь молекул, которые вспыхивали из почти невидимых щелей металлических улиц, освещая и омывая стены зданий; они изгибались, покрывая все поверхности города, изгибались под прямым углом, и снова, и снова – словно бумажные фигурки оригами – а, вспыхивая во второй раз, они меняли цвет, становясь золотистыми, проникая сквозь плоскости стен, расширяясь и сокращаясь волнообразно, омывая внутреннюю поверхность домов, и внезапно исчезая внутри тротуара – весь процесс занимал двенадцать секунд.