Двадцать пятой пехотной дивизии. Королём Каофука. Отдела «Пси». Операции «Лабиринт». Ну и «Дымового древа».

Более всего на свете мировоззрение полковника определилось временем, проведённым с Лансдейлом на Филиппинах. Покорённый силой мифа, он и сам стал мифологическим персонажем: отчасти в жизни, но особенно – после смерти. По словам Нгуен Миня, молодого пилота, которого полковник прозвал Везунчиком, в посёлке Биньдай в дельте Меконга или где-то в окрестностях полковник держал жену. После пленения и смерти полковника от рук вьетконговцев его тело вернули в деревню – либо в назидание всем остальным, либо как дань чести тому, как стойко он вынес последние мучения; труп доставили вдове с вырванными пальцами, глазами, языком и переломанными костями. Жители посёлка, который когда-то был католическим приходом, закопали труп в землю во дворе часовни (сама часовня была в основном из бамбука, и к тому времени от неё ничего не осталось) в гробу из толстых и грубых досок красного дерева, запечатанном дёгтем. Сразу после этого, прежде чем могилу стало можно залить бетоном для её закрепления, хлынули дожди – и лили сутками напролёт, что вообще-то крайне редко случается в это время года. Под воздействием ливней и в отсутствие деревьев, которые могли бы укрепить почву корнями, свежевзрыхлённый краснозём могильной ямы стал достаточно жидким, чтобы через три недели после того, как гроб зарыли в землю, тот поднялся на поверхность – и полковник Сэндс воротился с того света. Жители деревни вскрыли гроб и обнаружили под крышкой красивого черноволосого американского пилота с пальцами рук и ног в полном порядке – обнажённого юного полковника Фрэнсиса, целого и невредимого. Обложили его камнями, пробили в его вместилище отверстия, чтобы туда затекла вода, и снова опустили в могилу. Тем не менее, это его не остановило. Снова полили дожди, близлежащий канал вышел из берегов, размыл пустынный церковный двор и унёс потоком гроб вместе с полковником. Видели тот плывущим вниз по реке Хау; видели домовину в Анхао, Каокуане, Кагое; наконец, видели, как гроб с полковником уходит через протоку Диньан в Южно-Китайское море.

Джимми Шторм, как только до него донёсся слух, приехал в эту деревню. Отыскал женщину, которая, похоже, была женой какого-то американца, и поселяне сопроводили его к месту захоронения этого американца. Лежало оно, по-видимому, нетронутым. Но что касается того, кто там покоился, сколько времени и так далее – что касается этих вопросов, то Шторм ушёл ни с чем: по-английски из них не говорил никто, по-французски они говорили очень плохо, а сам он и того хуже – поэтому Шторм покинул деревню, так ничего толком и не выведав. Да и Шкип узнал об этом через третьи руки: через Хао, от Миня, который дал Шторму координаты деревни с могилой.

В то же время Шкип получил известие от тети Грейс, а также заверения «Ньюсвика», что полковника похоронили в Массачусетсе – без воинских почестей, в соответствии с желанием его супруги. Шкип предпочёл миф. В мифе говорилась истина. Дядя был поистине выдающейся фигурой для этого мира – особенно на фоне его собственных представлений об этом мире. Шкип сожалел о том, какую роль поручили ему под занавес – роль предателя среди повстанцев. Под занавес полковник принялся искать причины не только для того, почему операция потерпела неудачу, но и для того, почему у него разбилось сердце, принялся высматривать предательство в самом центре событий и в форме классического преступления чудовищных размеров, а что могло быть более чудовищным, более соответствующим духу древнеримской трагедии, нежели предательство со стороны собственного дома, со стороны племянника, родной кровинки? Слишком широка оказалась его душа для этого мира. Он отказался рассматривать свой провал как типичный случай, отказался от любого сотрудничества с подобными Марку Аврелию: «Люди будут делать одно и то же, – писал старый император, – как ты ни бейся». Полковник сам писал свою биографию крупными мазками, увлечённо следил за сагой о собственных похождениях, гнался за мифом о самом себе по лабиринту туннелей, вторгался в страну фей из детских сказок и возносился вверх по дымовому древу.

Повестка пришла в многоразовом межведомственном конверте, адресованном ему для передачи через отдел «Пси», спустя восемь недель после смерти полковника. Снова обед, снова Фосс. Сэндс ожидал, что будет и Кродель.

Он попросил Хао высадить его на перекрёстке у реки, прошагал пешком несколько кварталов до «Континенталя» и, обильно потея, вошёл внутрь. Рик Фосс уже сидел в холле в искусно вырезанном лакированном кресле. Без сопровождения. Фосс встал и пожал Шкипу руку – с некоторой усталостью, словно это он сам брёл сюда через реки и горы.

– Мои соболезнования насчёт полковника.

– Да уж, вот это был человечище…

– О да, господи. И мне очень жаль.

– Как и мне.

– Как и нам всем. В последнее время у нас одни только потери.

Было всего одиннадцать утра. Сэндс спросил:

– Ещё не проголодался?

– Давай назовём это вторым завтраком – или, может, предварительным обедом? Мне хотелось немного забежать вперёд.

– Забежать вперёд? Почему мне не нравится то, как ты это говоришь?

– Мне придётся съесть свою шляпу.

– Нет нужды. Так мы сядем или нет?

– Подожди. У нас есть где-то пять минут.

– Куда пойдём?

– Дай договорить, ладно?

– Разумеется. А как же?

– Спасибо. Спасибо. Смотри-ка – сказал Фосс, – вот о чём речь. С того момента, как я услышал, что полковника больше нет, я почувствовал себя настоящим куском дерьма. Некоторые думают, будто он был фанфароном, дикарём, неандертальцем. Но не все разделяют такое мнение. Отдельные лица из нашей конторы, например, считают, что он был в своём роде великим человеком. Я не относился к таким людям изначально, но в конце концов оказался в их числе. И сейчас я хочу принести извинения – сколь бы ничтожным это ни казалось. Я был неправ, когда выдал черновик его статьи. Во-первых, статья-то на самом деле была не его. Девяносто процентов текста написал я сам – и ничуть не беспокоился насчёт того, что это выставит полковника в дурном свете. И я думаю, что выдал её, чтобы выслужиться перед некоторыми людьми, которым он не нравился – и которых я теперь считаю кончеными мудаками. И мне чертовски жаль, Шкип.

– Извинения принимаются.

– Ладно, смотри, – сказал Фосс, – тут вот в чём загвоздка. Эта статья привела в движение весь механизм. Итак, теперь его больше нет, так что… будем надеяться, что этого достаточно, верно? Но ведь механизму нужно некоторое время поскрипеть шестерёнками, прежде чем свернуть всё это дело. Дела должны завершать свой