Это пултуская битва, которая считается великойпобедой, но которая совсем не такова, по моему мнению. Мы штатские имеем, каквы знаете, очень дурную привычку решать вопрос о выигрыше или проигрышесражения. Тот, кто отступил после сражения, тот проиграл его, вот что мыговорим, и судя по этому мы проиграли пултуское сражение. Одним словом, мыотступаем после битвы, но посылаем курьера в Петербург с известием о победе, и генералБенигсен не уступает начальствования над армией генералу Буксгевдену, надеясьполучить из Петербурга в благодарность за свою победу званиеглавнокомандующего. Во время этого междуцарствия, мы начинаем оченьоригинальный и интересный ряд маневров. План наш не состоит более, как бы ондолжен был состоять, в том, чтобы избегать или атаковать неприятеля, но тольков том, чтобы избегать генерала Буксгевдена, который по праву старшинства долженбы был быть нашим начальником. Мы преследуем эту цель с такой энергией, чтодаже переходя реку, на которой нет бродов, мы сжигаем мост, с целью отдалить отсебя нашего врага, который в настоящее время не Бонапарт, но Буксгевден.Генерал Буксгевден чуть-чуть не был атакован и взят превосходныминеприятельскими силами, вследствие одного из таких маневров, спасавших нас отнего. Буксгевден нас преследует — мы бежим. Только что он перейдет на нашусторону реки, мы переходим на другую. Наконец враг наш Буксгевден ловит нас иатакует. Оба генерала сердятся и дело доходит до вызова на дуэль со стороныБуксгевдена и припадка падучей болезни со стороны Бенигсена. Но в самуюкритическую минуту курьер, который возил в Петербург известие о пултускойпобеде, возвращается и привозит нам назначение главнокомандующего, и первый враг— Буксгевден побежден. Мы теперь можем думать о втором враге — Бонапарте. Нооказывается, что в эту самую минуту возникает перед нами третий враг —православное, которое громкими возгласами требует хлеба, говядины, сухарей,сена, овса, — и мало ли чего еще! Магазины пусты, дороги непроходимы.Православное начинает грабить, и грабёж доходит до такой степени, о которойпоследняя кампания не могла вам дать ни малейшего понятия. Половина полковобразуют вольные команды, которые обходят страну и все предают мечу и пламени.Жители разорены совершенно, больницы завалены больными, и везде голод. Два разамародеры нападали даже на главную квартиру, и главнокомандующий принужден былвзять баталион солдат, чтобы прогнать их. В одно из этих нападений у меняунесли мой пустой чемодан и халат. Государь хочет дать право всем начальникамдивизии расстреливать мародеров, но я очень боюсь, чтобы это не заставило однуполовину войска расстрелять другую. ]

Князь Андрей сначала читал одними глазами, нопотом невольно то, что он читал (несмотря на то, что он знал, на сколько должнобыло верить Билибину) больше и больше начинало занимать его. Дочитав до этогоместа, он смял письмо и бросил его. Не то, что он прочел в письме, сердило его,но его сердило то, что эта тамошняя, чуждая для него, жизнь могла волноватьего. Он закрыл глаза, потер себе лоб рукою, как будто изгоняя всякое участие ктому, что он читал, и прислушался к тому, что делалось в детской. Вдруг емупоказался за дверью какой-то странный звук. На него нашел страх; он боялся, неслучилось ли чего с ребенком в то время, как он читал письмо. Он на цыпочкахподошел к двери детской и отворил ее.

В ту минуту, как он входил, он увидал, чтонянька с испуганным видом спрятала что-то от него, и что княжны Марьи уже небыло у кроватки.

— Мой друг, — послышался ему сзади отчаянный,как ему показалось, шопот княжны Марьи. Как это часто бывает после долгойбессонницы и долгого волнения, на него нашел беспричинный страх: ему пришло вголову, что ребенок умер. Всё, что oн видел и слышал, казалось емуподтверждением его страха.

«Всё кончено», подумал он, и холодный потвыступил у него на лбу! Он растерянно подошел к кроватке, уверенный, что оннайдет ее пустою, что нянька прятала мертвого ребенка. Он раскрыл занавески, идолго его испуганные, разбегавшиеся глаза не могли отыскать ребенка. Наконец онувидал его: румяный мальчик, раскидавшись, лежал поперек кроватки, спустивголову ниже подушки и во сне чмокал, перебирая губками, и ровно дышал.

Князь Андрей обрадовался, увидав мальчика так,как будто бы он уже потерял его. Он нагнулся и, как учила его сестра, губамипопробовал, есть ли жар у ребенка. Нежный лоб был влажен, он дотронулся рукойдо головы — даже волосы были мокры: так сильно вспотел ребенок. Не только он неумер, но теперь очевидно было, что кризис совершился и что он выздоровел. КнязюАндрею хотелось схватить, смять, прижать к своей груди это маленькое,беспомощное существо; он не смел этого сделать. Он стоял над ним, оглядывая егоголову, ручки, ножки, определявшиеся под одеялом. Шорох послышался подле него,и какая-то тень показалась ему под пологом кроватки. Он не оглядывался и всёслушал, глядя в лицо ребенка, его ровное дыханье. Темная тень была княжнаМарья, которая неслышными шагами подошла к кроватке, подняла полог и опустилаего за собою. Князь Андрей, не оглядываясь, узнал ее и протянул к ней руку. Онасжала его руку.

— Он вспотел, — сказал князь Андрей.

— Я шла к тебе, чтобы сказать это.

Ребенок во сне чуть пошевелился, улыбнулся ипотерся лбом о подушку.

Князь Андрей посмотрел на сестру. Лучистые глазакняжны Марьи, в матовом полусвете полога, блестели более обыкновенного отсчастливых слёз, которые стояли в них. Княжна Марья потянулась к брату ипоцеловала его, слегка зацепив за полог кроватки. Они погрозили друг другу, ещепостояли в матовом свете полога, как бы не желая расстаться с этим миром, вкотором они втроем были отделены от всего света. Князь Андрей первый, путаяволосы о кисею полога, отошел от кроватки. — Да. это одно что осталось мнетеперь, — сказал он со вздохом.

Вскоре после своего приема в братство масонов,Пьер с полным написанным им для себя руководством о том, что он должен былделать в своих имениях, уехал в Киевскую губернию, где находилась большая частьего крестьян.