На следующее утро длинная колонна бойцов, носильщиков и медперсонала двинулась в путь. Больных и раненых несли на носилках, все медицинское имущество — в огромных вещмешках на спине: «Мы поднимались в гору, по нашим лицам тек пот, но мы не осмеливались остановиться и отдохнуть. Все так устали, что мне пришлось умолять нескольких человек вернуться и забрать последние трое носилок. Я попросила одну студентку, хрупкую девушку по имени Ли, помочь мне нести носилки с Киемом, раненым солдатом со сломанной ногой… Но он оказался для нас слишком тяжелым, мы не смогли его поднять. Поэтому нам приходилось перетаскивать его по земле на короткие расстояния»[833]. В конце концов она нашла двух партизан, которые отнесли Киема в безопасное место. На следующий день она вернулась в лагерь и не могла сдержать рыданий, увидев густой черный дым, поднимавшийся из развалин ее бывшего госпиталя.

На протяжении всей войны американцы и ВСРВ одержимо, но тщетно старались найти и уничтожить штаб-квартиры Вьетконга, которые обычно располагались где-нибудь на территории Камбоджи или недалеко от границы с ней. Выйдя из тюрьмы, Чыонг Ньы Танг совершил со своими товарищами двухнедельный пеший переход по дельте Меконга, чтобы добраться до штаб-квартиры ЦУЮВ, которая в то время находилась на каучуковой плантации Мимо, примыкавшей к области «Рыболовный крючок» камбоджийской провинции Кампонгтям. «Мы поняли, что добрались до места, когда увидели деревянное заграждение поперек дороги и контрольно-пропускной пункт с десятью охранниками. Потом приехали другие бойцы на велосипедах и проводили нас в гостевой дом. Там было множество других строений, скрытых под пологом джунглей»[834]. Штаб-квартира ЦУЮВ размешалась в простой крестьянской хижине: «Подойдя ближе, мы увидели вокруг целую систему туннелей и подземных убежищ. ЦУЮВ — это всегда были люди, а не место… группа руководителей, которые выполняли директивы северовьетнамского Политбюро и координировали действия Партии и НФОЮВ».

Привыкшим к комфорту горожанам, таким как Танг, было трудно смириться с жизнью «животных, за которыми охотятся». Отныне его единственным имуществом были два комплекта черных «пижам», нижнее белье, москитная сетка и несколько метров полиэтилена, который можно было использовать как накидку от дождя и как навес на стоянках. У бойцов ВК была такая же экипировка, плюс «слоновьи кишки» — длинные трубки из свернутой хлопковой ткани, наполненные рисом, которые обматывали вокруг торса через плечо[835]. Вечно голодные, они выращивали овощи и охотились на диких животных, чтобы дополнить свою скудную диету. Если им удавалось задержаться на одном месте достаточно долго, они также разводили кур и свиней, которых зажаривали в «печи Хоанг Кама», названной так в честь партизанского командира эпохи Вьетминя, который разработал конструкцию печи с горизонтальным дымоходом, рассеивавшим дым. Время от времени руководители ЦУЮВ ели слонов, тигров, диких собак и обезьян, но ни один из этих «деликатесов» не пришелся по душе Тангу. В отличие от полковника Ана, он нашел слоновье мясо «похожим на резину, жестким, как старая подошва»[836]. Крупные мотыльки нравились ему гораздо больше: они ловили их около фонарей, обрывали крылья и зажаривали над огнем как барбекю.

Одни из самых страшных воспоминаний об этой войне для Танга — как и для многих бойцов ВК, а также для тысяч несчастных вьетнамских, камбоджийских и лаосских крестьян — были связаны с налетами стратегических бомбардировщиков B-52, которые продолжались несколько лет в рамках операции «Световая дуга». ЦУЮВ и крупные подразделения ВНА обычно получали предупреждения об их приближении от советских траулеров-разведчиков, курсировавших у берегов Гуама и Окинавы, где базировались В-52, либо от радарных станций на территории Северного Вьетнама, которые отслеживали появление ударных групп со стороны Таиланда. Благодаря этому руководители ЦУЮВ успевали взять кое-какие вещи и немного риса и покинуть лагерь пешком или на велосипедах. Но время от времени они все равно попадали под бомбардировки. Танг писал: «Мощные „бух-бух-бух“ раздавались все ближе и ближе, двигаясь прямо на наши позиции. И вот эта волна докатилась до нас; мы вжались в землю — кто-то кричал, кто-то пытался сдержать спазмы неконтролируемой дрожи. Вокруг нас земля вздымалась и содрогалась в конвульсиях, и мы были посреди этого катаклизма»[837]. Некоторые молились — но не Будде, а Ленину или «дядюшке Хо», умоляя сохранить им жизнь.

«За сотни метров грохот рвущихся боеприпасов разрывал барабанные перепонки, отчего некоторые навсегда оставались глухими, а ударные волны лишали чувств. Однажды бомба упала в 500 м от неукрепленного подземного убежища и заживо погребла всех, кто там находился… Первые несколько раз, когда я попал под налеты B-52, мне казалось, что начался Апокалипсис: это был абсолютный ужас. Один из наших товарищей потерял контроль над своим телом и разумом: он выкрикивал какие-то непонятные приказы и требовал, чтобы все вышли из бункера». Однажды налет застал советскую делегацию, прибывшую с визитом в штаб-квартиру ЦУЮВ: когда бомбардировщики улетели, их русские гости не могли скрыть смущения оттого, что наложили в штаны. Танг писал: «Нашим гостям был простителен этот позор; с нами такое случалось не раз».

Иногда Танг и его товарищи возвращались в свой лагерь после налета и обнаруживали, что от него ничего не осталось: «Казалось, будто кто-то прошелся по джунглям гигантской косой, срезав мощные тиковые деревья и деревья го, как траву, и раскрошив их стволы на миллиарды щепок. Все хижины были сровнены с землей; от одежды, еды, документов, оружейных запасов ничего не осталось… Всюду были огромные воронки от бомб — 10 м в ширину и почти столько же в глубину. В сезон дождей они заполнялись водой, и их использовали как пруды для разведения уток или рыбы».

В какой-то момент Танг заметил, что он и его товарищи привыкли к бомбардировкам: на смену ужасу пришел «смиренный фатализм. Многие из тех, кому довелось пережить налеты В-52, впоследствии обнаружили, что стали смотреть на жизнь более спокойно и философски. В будущем этот опыт не раз помогал мне сохранить спокойствие в ситуациях, когда я был на волосок от смерти».

После войны один американский генерал заметил, что для него было и остается большой загадкой, почему «коммунисты сражались намного лучше южновьетнамских войск»[838]. Даг Рэмзи объяснял это так: «Если бы вы сравнили типичного офицера ВСРВ с типичным командиром ВК, вы бы увидели разницу в их мотивации — и поняли, что у Юга не было шансов»[839]. Коммунисты саркастически шутили, что единственными бенефициарами сайгонского режима были монахи, шлюхи, американцы и генералы[840]. И все же некоторые южновьетнамцы искренне верили в правоту своего дела, мужественно сражались и хорошо относились к американцам. Так, военный летчик Чан Хой вспоминал: «Я был впечатлен их щедростью, особенно щедростью их ВВС. Они снабжали нас буквально всем, в чем мы нуждались, вплоть до игрушек для наших детей»[841].