Упилась я до зеленых чертиков в итоге.

И не только я. Сознание урывками воспроизводило вчерашний вечер. Сначала я выпиваю в одиночестве. Потом в компании смерти. Еще я снова пела. Печальные протяжные песни. Я их много знаю, поскольку живу одна, пугать некого, и люблю поголосить, пока принимаю душ. А там лучше всего поются такие, в которых можно тянуть куплеты и практически завывать, за неимением слуха. Кажется, мне подпевали. Да, точно, мужской голос выводил слова со мной вместе.

Еще припоминаю, что притащила прямо сюда книгу регистрации, пыталась записать данные гостя и принять оплату. Но, кажется, начатое до конца не довела.

А еще… О-о-о, мы танцевали. Точнее, совместно исполняли канкан, сиртаки и лезгинку. Под мое фальшивое музыкальное сопровождение.

Ну уж как смогла…

Ы-ы-ы, а вот это мне лучше бы забыть. Вместо шеста — древко косы, смерть его придерживает одной рукой, а я извиваюсь и рассказываю, мол, танцевать у пилона — классно, и я сама не умею, но в Интернете полно видео, где девушки выдают нечто нереальное.

Если бы голова не болела так сильно, я бы сейчас побилась ею об стол. Полноценный рабочий день не в одиночестве и прием первого же клиента обернулись полным провалом и позором.

Застонав и от головной боли, и от жесточайшего похмелья, и от адского стыда, я с трудом разлепила веки.

Лежу на диванчике. На столике уже все прибрано. Гость сидит напротив в кресле. Спит или нет — неясно, ибо череп сейчас скрыт под капюшоном.

Мысленно костеря себя на все лады, я с трудом приняла сидячее положение. Прокашлялась и просипела:

— Не желаете ли позавтракать?

Ну а что? Я же должна гостя накормить? Еще вспомнить бы, заселила я его или нет? Господи, как же стыдно. Так стыдно, что уже и не страшно. Смысл бояться того, с кем ты полночи пропьянствовала, даже если этот кто-то — смерть с косой?

От завтрака гость отказался, а я подняла глаза к потолку и взмолилась:

— Антипохмелин. И кофе.

Минут через пять я уже была совершенно здорова, трезва — лекарство от похмелья тут сказочное и волшебное и подействовало мгновенно, хотя и мерзкое на вкус — и мрачно допивала крепкий кофе. Фигура в плаще сидела неподвижно и, вероятно, рассматривала меня.

— Простите, вчера вечером я… Первый полноценный рабочий день на новом месте. Точнее, не первый вообще, но… Нервы, видите ли. — Не поднимая глаз, я подтащила к себе книгу регистрации. Надо ж все-таки с этим разобраться. — На какой срок вы планируете заселиться? И какой номер вам хотелось бы? Есть прекрасный дальний космос с черными дырами, сверхновыми звездами и метеоритными потоками. Завораживающее зрелище. И свободна изумительная темнейшая мгла. Там, напротив, ничего не видно, но чувствуется, что в ней прямо так… мрачно. Джунгли и пески я не предлагаю, мне кажется, вам там не понравится. Болото — тоже не советую выбирать. Запах, знаете ли…

Из-под капюшона раздался смешок.

— Ну и, разумеется, для гостей всегда имеются стандартные номера с обычной кроватью, шкафом и душевой кабиной. Косточки помыть. В смысле… Вот.

Я повертела в пальцах ручку, старательно рассматривая обложку книги регистрации. Смотреть на посетителя мне было совестно. Похмелье прошло, стыд остался.

— Благодарю, комната не потребуется. Отбываю и прошу принять оплату.

Я горестно вздохнула. Вот уж встретила посетителя, так встретила. Даже заблудшая душа, точнее, потерявшаяся смерть и то не желает задерживаться. Сейчас вот отчалит, и опять мне одной сидеть, как арестантке в шикарной одиночной камере, и блуждать в тумане небытия.

Вслух я ничего этого, разумеется, не сказала. Молча пролистала до чистых страниц, убедилась, что вчера я никаких записей не делала. Не знаю, хорошо это или плохо. Наверное, все же хорошо. Потому что куда я дела оплату, если бы вчера ее приняла, даже не представляю.

— Как вас зарегистрировать? — кашлянув, занесла я ручку над пустой строчкой.

— Смерть. Вместо комнаты — вечер в холле в компании управляющей. Оплата — десять золотых, чаевые — семьдесят пять лет.

Вытянув губы уточкой от офигения и округлив глаза, я принялась выводить своим аккуратным, практически каллиграфическим почерком (моей гордостью и предметом зависти одноклассников, однокурсников и коллег): "Господин Смерть; отказ от апартаментов, вечер в холле с вином в компании управляющей; оплата — десять золотых".

Чаевые в бухгалтерию не вносятся, насколько мне известно, поэтому я собралась уже отложить книгу и тут зависла, осознав фразу "семьдесят пять лет".

Решила уточнить:

— Простите, я только недавно приступила к работе и еще не во всем разобралась. Семьдесят пять лет — это как?

Из-под капюшона снова раздался смешок, после чего мой визави протянул руку, скрытую длинным рукавом до самых кончиков пальцев, и опустил на столик стопку из десяти блестящих монет.

— Оплата отелю — десять золотых литавров. Чаевые лично вам, госпожа управляющая, семьдесят пять лет жизни, сверх отведенных. В течение этого срока вы не сможете умереть ни по какой причине.

— А-а… Спасибо, — покивала я. Потом до меня дошло, и я распахнула глаза: — А так можно?

— Мне — можно. Я — смерть, — выделяя интонациями нужные слова, ответил он. И кстати, "смерть" он произнес как название должности, а не как имя собственное. Мол, я — менеджер. А я — строитель. — Извольте проводить меня и выпустить из отеля. Я сумел сегодня отлично восстановиться, больше не требуется. Мне пора собирать жизни.

Хоть убейте, не помню, как мы общались ночью и общались ли вообще. Но судя по коротким, немного рубленым фразам, мой собеседник не привык к светским беседам. И то, что он вынужден давать мне объяснения, его тяготит.

— Да-да, простите. Наш отель всегда открыт для гостей. — Я подскочила и заторопилась к двери. Торопливо ее распахнула, исполняя роль швейцара. — Приезжайте еще-о-о-о… — вытаращив глаза, заканчивала я последнее слово.

Может, я все же нахожусь в психушке, а? Рядом милые сестрички и санитары со смирительными рубашками и таблетками… Я вот реально сомневаюсь в своем душевном здоровье.

Всю ночь пила со скелетом, который на самом деле смерть. Впустила я его в отель из клубов черного тумана, а выпускаю на ночное кладбище.

Ага. Вот прямо как с картинки: ночь, полнолуние, кривые деревья вдалеке, над старыми просевшими могилами покосившиеся надгробия. И ходит кто-то высокий в черном балахоне…

Нет, не хочу знать, кто там ходит.

— Всего хорошего, — выдохнула я, уставившись на приближающийся силуэт с косой. Этот ужас уже почти не ужасный после совместной-то попойки и ночевки. Даже чаевые вон оставил. Потом над этим подумаю и попытаюсь понять…

Капюшон качнулся, гость покинул гостеприимные стены моего личного дурдома, и я быстро захлопнула за ним дверь. Все замки на все обороты были немедленно закрыты, засов задвинут, цепочка накинута.