– Кто знает, отчего у него пробуждается аппетит? – безнадежно махнула костлявой рукой Баба Оля. – Может, зависть взыграла или обозлился на что-то…

– А может, ему просто пришлись по вкусу наши девицы! – Ковыляя мимо крыльца, хромой Антон Козарь сопроводил свое высказывание непристойными движениями языка.

Женщины возмущенно заголосили, точно стая гусей, а Баба Оля швырнула в охальника камнем. Ни стыда ни сраму у бесстыжего, даром что ветеран войны.

Услышав от старух, что Дува проклята и нужно звать священника, чтобы тот на главной площади провел обряд очищения, Надин отец лишь покачал головой.

– Девочек забирает лесной зверь, – убежденно говорил он. – Какой-нибудь взбесившийся от голода волк.

Максим знал каждый уголок леса, каждую тропку. Он и его товарищи взяли ружья и, полные мрачной решимости, отправились в чащу. После того как охотники вернулись ни с чем, старухи расшумелись еще громче. Что же это за зверь, который не оставляет следов – ни собственных, ни своей жертвы?

Деревню охватили подозрения. Этот распутник, Антон Козарь, возвратился с северного фронта совсем другим человеком, так ведь? Пели Ерокин и раньше был буйным. А Бела Панкина? Тоже странная женщина, живет на отшибе со своим ненормальным сынком Ури.

Хитка умеет принимать любой облик. Может, Бела вовсе и не «нашла» куклу той пропавшей девочки.

Стоя у могилы матери, Надя видел деревянную ногу и сальную ухмылку Антона, разлохмаченные волосы и стиснутые кулаки жилистого Пели Ерокина, тревожно нахмуренный лоб Белы Панкиной, сочувственную улыбку и взгляд выразительных черных глаз вдовы Карины Стояновой, которых она не сводила с Надиного отца, пока гроб, сколоченный им для любимой жены, опускали в мерзлую землю. Хитка мог обернуться кем угодно, однако чаще всего принимал облик красивой женщины.

Скоро Карина стала частой гостьей в доме Максима. Она приносила еду и квас, а заодно нашептывала вдовцу, что кто-то должен позаботиться о нем и его детях. Гавела вот-вот призовут на военную службу – юноша сядет на поезд, что идет в Полизную, и отправится в армию, – а за Надей нужно приглядывать. «Ты же не хочешь, – сладко мурлыкала Карина, – чтобы дочка тебя опозорила?»

Тем же вечером Надя подошла к отцу, который сидел у огня, потягивал квас и обстругивал деревяшку. В свободное время плотник иногда вырезал для Нади кукол, хотя девочка давно из них выросла. Острый нож неутомимо двигался в умелых руках, роняя на пол завитки мягкой стружки. Максим слишком засиделся дома. Лето и осень – сезоны, когда можно было найти заработок, – он провел, ухаживая за хворой женой. Пройдет немного времени, и зима засыплет дороги снежными сугробами. Запасы еды подходили к концу, а деревянные куклы на каминной полке множились, напоминая безмолвный, бесполезный хор. Плотник порезал палец, выругался и только тогда заметил дочь, взволнованно переминавшуюся с ноги на ногу.

– Папа, – попросила Надя, – не женись на Карине.

Она надеялась, отец скажет, что даже не задумывался о женитьбе, но тот слизнул кровь из ранки на пальце и спросил:

– Почему? Она тебе не нравится?

– Нет, – честно ответила Надя. – И я ей – тоже.

Максим со смехом провел грубыми костяшками пальцев по девичьей щеке.

– Милая моя Надя, да разве ты можешь кому-то не нравиться!

– Папа…

– Карина – хорошая женщина, – промолвил Максим и снова провел тыльной стороной ладони по щеке дочери. – Будет лучше, если… – Рука его упала, он отвернулся к огню, глядя куда-то вдаль. – Карина – хорошая женщина, – повторил плотник холодным, чужим голосом, словно доносившимся со дна колодца, и вцепился пальцами в ручки кресла. – А теперь оставь меня.

«Он уже в ее власти, – подумала Надя. – Уже в плену заклятья».

Накануне отъезда Гавела на юг в амбаре на ферме Панкиных устроили танцы. В прежние сытые времена праздник гремел бы на всю округу, а столы ломились бы от блюд, наполненных орехами и яблоками, горшков с медом и кувшинов с пряным квасом. Сегодня все было почти так же – мужчины выпивали, весело играла скрипка, но даже сосновые ветки и блеск начищенного самовара Бабы Оли, главного ее сокровища, не могли скрыть того факта, что на столах пусто. И хотя гости плясали и хлопали в ладоши, на празднике неуловимо веяло мрачным унынием.

Женечку Лукину выбрали Королевой Оттепели. Чтобы зима поскорее закончилась, Королеве полагалось танцевать с любым, кто ее пригласит, однако по-настоящему радостным на этом празднике выглядел лишь Гавел. Он уже почти солдат, скоро будет ходить с ружьем и питаться за счет королевской казны. Возможно, он, как многие до него, погибнет на войне или вернется домой калекой, но в этот вечер лицо юноши светилось облегчением: он покидает Дуву.

Надя разок станцевала с братом, другой – с Виктором Ероновым, а потом села к вдовам и замужним женщинам. Взгляд упал на Карину: та не отходила от ее отца. Руки – словно гибкие ветви березы, глаза – черные озера, скованные льдом. Максим уже нетвердо держался на ногах.

Хитка, дохнуло на Надю из темноты под крышей амбара, когда Карина взяла плотника под локоть – пальцы оплелись цепко, будто бледный ползучий побег. Девочка отогнала глупые мысли и перевела взор на Королеву Оттепели, на ее длинную золотую косу, украшенную яркими красными лентами. Почувствовав укол зависти, Надя устыдилась. Нашла чему завидовать! Женечка терпела, пока не закончится танец с Антоном Козарем; тот просто стоял и покачивался, одной рукой опираясь на костыль, а другой крепко прижимая к себе Женечкину талию. И все же неприятное чувство Надю не отпускало.

– Поезжай с Гавелом, – раздался голос у нее над ухом.

От неожиданности девочка чуть не подскочила. Она и не заметила, как к ней подошла Карина. Красивая, стройная, черные волосы рассыпаны по плечам мягкими кольцами. Надя посмотрела на нее, а затем отвернулась и вновь устремила взгляд на танцующих.

– Я не могу уехать, и тебе это известно. Я еще недостаточно взрослая, – до призыва в армию Наде оставалось два года.

– Так соври, прибавь пару лет.

– Здесь мой дом, – яростным шепотом ответила девочка, борясь с подступившими слезами. – Ты не посмеешь меня выгнать. – «Папа тебе не позволит», – мысленно прибавила она, не осмеливаясь произнести это вслух.

Карина вплотную наклонилась к Наде. Алые влажные губы вдовы раскрылись в улыбке, обнажив полный рот зубов – казалось, их чересчур много.

– Гавел, по крайней мере, мог работать и охотиться, – пропела она, – а ты – просто лишний рот.

Не переставая улыбаться, Карина больно дернула девочку за волосы. Если бы сейчас Надин отец посмотрел на них, то увидел бы лишь, как молодая женщина дружелюбно подбадривает его дочь – наверное, уговаривает выйти потанцевать.

– Больше предупреждать не буду, – прошипела вдова. – Убирайся вон.

Наутро мать Женечки Лукиной обнаружила, что постель дочери не разобрана. Королева Оттепели не пришла домой с танцев. Лишь алая ленточка трепетала на ветру, зацепившись за ветку молодой березы у опушки леса, ленточка да клок золотых волос, словно вырванных из косы.