не видел здесь порножурналов; вероятно, таковы предпочтения клиентуры. Изысканность? Отсутствие интереса? Или просто потому, что через пару минут вы сможете и увидеть и ощутить реальную женскую плоть. Вам предоставят первоклассный товар. Так к чему суррогаты? Не стоит спешить. Расслабьтесь с картинками из Photo Metro.

Журнал за октябрь 1984 года предлагал вниманию читателей интервью с фотографом Уильямом Гарнеттом, а также несколько его работ, снятых с высоты птичьего полёта.

Перспектива. Аэрофотоснимки Гарнетта демонстрировали американские ландшафты, обрамлённые линиями дорог, прямыми и извилистыми. Топология прямых и извилистых линий, формирующая целую нацию. Горы, поля, здания – вместе с географическими координатами. На снимках были как отдельные объекты, так и целые массивы. Люди тоже попадались – как едва различимые точки.

Я сидел на краю джакузи, болтал ногами в воде и обливался потом. Если бы мои ноги могли впитывать воду, она просочилась бы по моему телу и выступила каплями сквозь поры на лице. Как если бы я был растением. Чёртовым бамбуком.

Я услышал её шаги. Увидел сквозь бамбуковую поросль, как она подходит. Всё ближе и ближе. А я просто сидел и обливался потом.

Я не сделал ничего. Побоялся риска. И поэтому чувствовал вину. Будь оно всё проклято.

«Прости, Джеймс, я не смог заставить себя прочитать твою рукопись про Батаанский марш смерти и концлагерь в Билибиде. Я написал письма в Сенат, в Конгресс, в архив военноморского флота. В ответ они прислали мне много разных бумажек, которые следовало считать официальными документами.

Я переслал эти бумажки и твою рукопись некоторым выжившим в Марше смерти. Но я так и не смог заставить себя это прочитать.

Для меня «Батаан» и «Кабанатуанский концлагерь» – всего лишь слова. А ты рисковал жизнью, когда вёл там свой дневник. Но я принадлежу другому времени, для меня эти слова не значат ничего».

Она протянула мне чашку обеими руками. Я принял чай, выпил его одним глотком. Всё, я уже был сыт по горло чайной церемонией.

Невозмутимое лицо, обрамлённое чёрными волосами, миндалевидные глаза.

– Хочешь, сделаю массаж?

Кодовое обозначение секса. Обычные слова, сложенные в обычную фразу. Ни для кого не секрет.

Я дотянулся до своей одежды, достал бумажник. Одежду я держал поблизости, чтобы была у меня на виду. Так оно спокойнее.

Она убрала деньги в кошелёк, кошелёк положила на скамейку. Затем через голову сняла с себя платье, свернула его и положила поверх кошелька. После этого она скользнула ко мне в джакузи. В тесное цилиндрическое пространство. Мы касались друг друга; меня соблазняли мокрые пряди её волос.

Вместе мы погрузились в горячую воду; спину щекотали воздушные пузыри.

«Джеймс, я якшаюсь с твоим врагом и мне плевать. Я буду стараться протолкнуть твою рукопись, но сам читать её не стану».

Слабоволие?

Я принадлежу другому времени; у меня своя любовь, своя ненависть.

Она вылезла из джакузи на деревянный настил. Дощечки вибрировали под её ногами. Уходя, она наступила на журнал Photo Metro.

Я снова взял журнал в руки.

Он промок насквозь.

Впрочем, в его заметках всегда было много воды.

Из книги «Проститутки на обочине» (Чтиво, 2019).

Серёга

Илья Смирнов

Иллюстрации Ильи Смирнова

Бабка умерла. «Нужно, чтобы ты приехал, – говорили они в трубку, – на день, решить несколько вопросов». Я отвечал, что занят, что мне дела нет до её избушки. «Делов-то, обраточкой, одна нога тут, другая там». Согласился. Весь день не вылетала из головы эта глупость про ноги. Надо было спросить, какая именно нога тут, и какая там? И «там» – это где? У них или у меня? Вызвать ступор, непонимание, обиду. Это им «делов-то», а мне одной ногой, считай, в говно.

Маршрут не популярный, особенно в субботу. Вышел в предрассветные сумерки, плыву сквозь густой воздух ранней весны в сторону вокзала. Напомнило сборы на школьную экскурсию, предвкушение длительной поездки в автобусе с пацанами, а может даже с неразборчиво выбранной подружкой из параллели. Погружение в это сладостное чарующее ощущение быстро смывается волной хаотичных мыслей и воспоминаний, неразрывно связанных с многочисленными поездками. Тут и рвота в проходе автобуса, и крик учителя, спалившего нас с пивом на задних сидениях, и разрыв с той самой подружкой. Сейчас всё проще. Сел и жди, терпи зуд в затёкших ногах и громкий храп жирной дамы через ряд. Первые слепящие лучи солнца, пронизывающие автобус насквозь, у меня всегда вызывают раздражение: они расщепляют микромир внутри автобуса, окружённого холодной враждебной темнотой.

У меня никогда не было желания вернуться в город детства: зачем нужна тоска по прошлому, когда её хватает и в настоящем. Проехали въездной знак – первый индикатор убогости поселения. А ведь я на него залезал, оставив велик внизу, сидел на знаке с гвоздём, искал среди надписей пустое место для своего петроглифа, но так и не нашёл. Кажется, я вообще не оставил своего следа в этом городе – я не любил ломать. Автобус заворачивает к ларьку – местному автовокзалу. Аккуратно выхожу в месиво из снега с песком. Оглядываюсь, застёгиваю пуговицы на пальто, похлопываю себя по карманам. Самое время закурить, чтобы оправдать заминку, но я не курю. Подхожу к ларьку, чтобы рассмотреть расписание автобусов, приклеенное на стекло. Не густо. Достаю телефон и фотографирую. Чувствую боковым зрением на себе хмурый взгляд бабки из полумрака ларька. Возникает желание резким ударом в стекло вывести её из роли хамоватого царька, заставить бояться. Отхожу, даже не взглянув на неё.

Мой путь лежит через частный сектор – пятно грязи на картах каждого провинциального города. Нечищеную дорогу обрамляют покосившиеся избушки и дома, местами облицованные пластиковыми панелями.

Всю жизнь меня не покидает мысль, что наши города были возведены какой-то другой расой, которой пришлось покинуть Землю по непонятным причинам, и лишь тогда пустые дома заселили мы и стали усердно их разрушать. Это единственное логичное объяснение такой быстрой эрозии. Мы – паразиты, доведшие хозяина до смерти и теперь нетерпеливо ждущие своего конца.

Я иду лишь десять минут, а этот город уже проникает в меня сквозь трещинки ботинок, увлажняя носки. Запах растопленных бань плавно перетекает в вонь из переполненных выгребных ям. Столь привычный раньше, непрерывный лай собак уже начинает угнетать. Такое чувство, что я – сбежавший заключённый, которого медленно окружают