— Значит, погребение состоится прямо в открытом море? Линдкивнул:

— Больше мы ничего не можем сделать. А его багаж сдадимбританскому консулу в Маниле. Погребение назначено на четыре. Вы присутствовалихотя бы на одном?

— Нет, — ответил Годард.

— Ничего особенного это зрелище не представляет. — Всардонических голубых глазах можно было заметить довольный огонек. — Можетепоявиться в любой одежде. Поскольку вы располагаете обширным гардеробом, я бынадел на вашем месте черный фрак с цилиндром и галстуком-бабочкой. Да, но надопойти проведать Красицки. Может быть, сейчас мне удастся добиться от негочего-нибудь. Хотите пойти со мной?

— Пойдемте. А что вы, собственно, знаете о нем? Зачем онпоплыл в Манилу?

— Когда я его лечил, мне часто доводилось с нимразговаривать. Но не знаю, остались ли у него родственники после войны. Сам онслужил в польской армии и попал в 1939 году в плен. Красицки, как вы самипонимаете, еврей, так что ему пришлось испить всю чашу до дна. Где-то в этотпериод его к тому же кастрировали. Временами я заставал его в слезах, руками ондержался за это место. Ужасно!

После войны он, как и многие другие военнопленные, скиталсяпо разным странам и, наконец, осел в Бразилии. Там принял бразильскоегражданство. По профессии Красицки ботаник и перед войной был ассистентом упрофессора в Краковском университете. Он специалист по древесине тропическихрастений и поэтому работал в экспертной конторе по продаже леса. С этой цельюездил в Перу. Видимо, на Минданао и Лусон отправился с теми же функциями.Говорил, что любит джунгли, а людей боится.

— Ничего удивительного в этом нет, — заметил Годард.

Они спустились на нижнюю палубу. Утро выдалось очень жаркое,но вдалеке, со стороны бакборта, виднелась темная стена грозовых туч, сквозькоторую порой пробивались разряды молний. Темная пелена дождя висела словнопокрывало.

— Сегодня нам придется пережить еще и грозу, — заметил Линд.

Из-за двери, на которой был навешен замок, не доносилось низвука. Офицер отпер замок и вошел внутрь. Красицки, уже не связанный, лежал наодной из нижних коек в помятых полотняных брюках. Глаза у него были открыты, ноничего не выражали. Линд заговорил с ним сперва по-английски, потом по-немецки,но ответа не получил. Лишь худая безволосая грудь ритмично поднималась привдохе, и один раз Красицки смахнул с лица рукой несуществующую муху. В прошлом— преподаватель университета, теперь — живой труп. Кажется, Эгертон назвал его«развалиной», после чего был этой «развалиной» убит.

— Не хочет говорить, — сказал Годард.

Линд кивнул:

— Будем надеяться, что это состояние у него пройдет. Носделать сейчас ничего нельзя. Надо только ждать.

Филиппинец принес пластиковую миску с фруктами, несколькобутербродов на картонной тарелочке и воду. С Красицки предусмотрительно снялиремень и галстук, чтобы он не смог покончить с собой.

Потом все вышли, и Линд запер дверь.

— Странно, что Красицки такой бледный, — заметил Годард. —Ведь он так много находился на свежем воздухе.

— Гелиофобия, — объяснил Линд. — Он не выносит солнечныхлучей. Его кожа на солнце буквально вся сморщилась бы. Поэтому он должен отнего всегда защищаться. К тому же в джунглях практически нет солнечного света.На этот счет у Красицки была довольно примитивная шутка. Говорил, что он нетянется к солнцу, а, наоборот, убегает от него. Хотите пройти со мной? Сможетепосмотреть, как это делается.

— Вы имеете в виду Эгертона?

— Да. Его как раз готовят для погребения. Они спустились ещениже. Вдоль машинного отделения тянулся темный коридор, на противоположнойстороне которого находились складские помещения, холодильник стюардов ихолодильные установки. Одна из дверей была не закрыта. Линд сунул туда голову.

— Ну, как у вас тут дела? — Потом вошел вместе с Годардом.

Это была стальная камера, свет в которую проникал толькочерез потолок.

На двух деревянных подставках лежала дверь, а на ней — трупЭгертона. Его как раз зашивали в парусину. Боцману помогал молодой широкоплечийматрос со светлой бородкой. Гарри вспомнил, что кто-то называл его Отто. Обаподняли глаза, но ничего не сказали. Труп был уже почти весь зашит в парусину,оставалась только голова. Седые волосы мертвого теперь находились в полномпорядке, и худое лицо в свете яркой электрической лампочки казалось мраморным.

— К ногам прикрепляется груз, — объяснил Линд.

Вошел капитан Стин.

— На задней палубе, у бакборта? — уточнил первый помощник.

— Да. И мне было бы приятно, если бы все, кто захочетучаствовать в этой процедуре, явились бы в гражданском платье. За исключениемтех, кто находится в наряде, конечно.

Линд кивнул:

— Я доведу это до сведения людей. В команде у нас двабританских подданных. Было бы неплохо, если бы они тоже отдали ему последнийдолг. А мистер Годард, я думаю, согласится представлять собой пассажиров.

— Конечно, — ответил тот.

После этого боцман натянул парусину на лицо Эгертона, и обамужчины начали делать последние стежки на полотне.

По обе стороны горизонта роились желтые, как сера, тучи, носолнце все еще продолжало немилосердно палить. Воздух был неподвижен, как передсмерчем. Стояла удушающая жара, и Годард подумал, что было бы гораздо лучшеназначить церемонию погребения на более поздний час, так как если разразитсягроза, то мистера Эгертона нельзя будет похоронить со всеми полагающимися втаких случаях почестями.

Вскоре на палубе воздвигли нечто вроде козел, в полутораметрах от борта, и вся свободная от вахты команда собралась полукругом вокругэтого места. Почти все были в гражданском платье: брюках и белых рубашках, ноэти рубашки уже промокли от пота. Линд надел белый тропический костюм, и Гарривпервые увидел его в форме. На заднем плане стояли несколько человек измашинного отделения в рабочей одежде. Годард, Линд, боцман и два англичанина изкоманды, единственные, кто был при галстуках, встали рядом с козлами.

Вдали уже грохотал гром, когда с верхней палубы спустилисьКарин и Мадлен Леннокс, сопровождаемые капитаном Стином, который нес в рукебиблию. На обеих женщинах были простые летние платья.

Склянки пробили четыре, зазвенел машинный телеграф, и машиныостановились.

Линд сделал знак боцману. Стальная дверь трюма поднялась.Годард последовал за боцманом и двумя англичанами в коридор. Дверь маленькойстальной каюты была открыта, а труп, зашитый в парусину, все еще покоился надвери. Все четверо взяли дверь за края и вынесли труп на яркое солнце.Установив его на козлах, они отступили назад. «Леандр» прошел еще немного поинерции, а потом окончательно замер.