– Да, – кивнула Аби. – Мы восстанавливали картину гибели канцлера Зелстона. И пришли к выводу, что Люк не совершал этого убийства, он невиновен. Нам остается доказать это, и тогда его отпустят.

– Абигайл Хэдли, – сказал Мейлир, – мы должны, и мы будем над этим работать. Мы уже начали. Дина только что сообщила мне, что меня и мою мать пригласили в Вестминстер, – лорд Джардин созывает свой первый парламент. Мы отправляемся через несколько часов. Все, с кем я должен поговорить, будут там.

– И если они откажутся что-либо предпринимать, – добавила Аби, – мы подумаем, как самостоятельно проникнуть в замок Крована.

В тот вечер Гавар сидел в баре для членов парламента и уже потерял счет выпитому. Он опрокинул остатки шотландского скотча в рот и махнул бармену:

– Еще один.

– Два, – раздался у него за спиной мужской голос.

Не будь Гавар так пьян, он по дыму сигары сразу бы узнал, кто это. Но, только оглянувшись, он понял, что это лорд Рикс. К этому времени в баре не осталось ни одного посетителя. Уже глубокая ночь?

– Не против, если я составлю тебе компанию? Завтра большое событие, и я что-то немного нервничаю.

Гавар ничего не знал ни о каком большом событии. И он был в таком состоянии, что, танцуй лорд Рикс голым на столе, он едва ли обратил бы на это внимание. Гавар хмыкнул в знак согласия.

– Дайте нам бутылку, – велел лорд Рикс бармену. – И закрывайтесь. Все уже по горло сыты тем приемом, что оказал нам лорд Уиттем в Кайнестоне.

– Не хочу даже слышать это имя, – с отвращением пробормотал Гавар заплетающимся языком. – Не хочу.

Его отец. Вечно и повсюду его отец. И вот он снова у руля власти. И с чего он начал свое правление? Разумеется, с унижения собственного сына. Отнял у него самое дорогое, что было в его жизни, – его, Гавара, дочь. Объявил на всю страну, что она Бездарная. Незаконнорожденное ничтожество.

Лорд Рикс кивнул в сторону двух кресел с высокими спинками, что стояли у камина. Гавар пожал плечами и последовал за ним. В конце концов, у Рикса в руках целая бутылка «Джура», почему бы и нет.

– Волнует спорный законопроект о правопреемстве? – спросил лорд Рикс, наполняя бокал Гавара и наливая себе.

Что в голове у этого болвана? Он что, думает, Гавар без причины напивается каждый вечер?

Или…

– Твой отец не будет править Британией вечно. Во-первых, это временная администрация. Во-вторых, законопроект могут не одобрить.

– Одобрят. Я слышал, о чем говорили за столом во время ужина в Кайнестоне. Много лет бо́льшая часть парламента тайком стонет, желая вернуться к тому, как было раньше. И он позволяет им выразить свои желания публично. Лишает незаконнорожденного ребенка права носить фамилию рода. Требует, чтобы они признали это справедливым. И что дальше? Незаконнорожденного будут сажать в мешок, туго завязывать и бросать в реку?

Гавар откинулся на спинку кресла, ярость клокотала в нем, как огонь в камине. Лорд Рикс внимательно наблюдал за ним. Гавар уже готов был послать Рикса ко всем чертям, когда тот заговорил:

– У меня тоже был ребенок. Как и у тебя – незаконнорожденный. Мальчик. Много лет благодаря твоему отцу я не знал о его существовании.

Гавар вытаращил глаза и выпрямился в кресле.

– А мать ребенка? – спросил он. – Она была…

– Да, она была простолюдинкой. Это было четверть века назад. Я приехал в Оксфорд делать доклад, а потом за Высоким столом[1] мы оказались рядом. Она была прекрасна. К тому же училась превосходно, занималась сравнительным анализом законодательных структур стран, управляемых Равными и Бездарными. Мы мило беседовали, и нам было так хорошо, что не хотелось, чтобы вечер заканчивался. И он не закончился. Так продолжалось несколько месяцев. Они были самыми счастливыми в моей жизни.

– А потом она забеременела и тебе ничего не сказала?

– Забеременела и сказала мне. А я поставил в известность своего отца. Сообщил, что хочу жениться на ней, что готов уступить право преемственности поместья Фар-Карр моему кузену.

Гавар на эту тему никогда не говорил с отцом. Смелости не хватало. И если быть до конца честным, как бы он ни любил Лию, он не готов был ради нее пожертвовать Кайнестоном. Он надеялся сохранить и Лию, и Кайнестон, а Боуда должна была смириться с этим.

А что, если ему бы все-таки пришлось встать перед выбором?

Что теперь рассуждать? Уже все сделано. Гавар осушил бокал и молча налил новую порцию.

– Отец принял твое решение в штыки? – спросил он.

Вопрос риторический. Лорд Рикс-старший был выдающимся государственным деятелем и имел такое влияние на канцлера, что сплетничали: в кресле канцлера сидят двое. Также он был известен вспыльчивым характером, им больше восхищались, нежели любили.

– Мы чуть не подрались. Он кричал, что лишит меня наследства. Но это только дало бы мне свободу, в полном смысле этого слова. Я стал бы хозяином своей жизни. И вдруг девушка исчезла.

– Исчезла?

– Она отправилась на безвозмездную отработку. Написала мне, что не хочет быть причиной раздора в нашей семье, не хочет, чтобы из-за нее меня лишали наследства. Значительно позже я узнал, что все это организовал твой отец, а мой его за это отблагодарил – местом председателя в Совете юстиции. Уиттем всегда был хитрым интриганом. Он подослал к моей девушке человека с большой суммой денег, будто я хочу от нее откупиться и предлагаю ей сделать аборт. Она, конечно же, отказалась. Тогда надавили на ее порядочность, посоветовали начать безвозмездную отработку и тем самым спасти меня от скандала. Обещали отправить ее в Арден – образцовый город рабов в окрестностях Стратфорда-на-Эйвоне, куда возят туристов. Но и это было ложью. Отправили в Портсбери под Бристолем. Ужасное место! Просто чудо, что она не потеряла ребенка. Но мальчик родился и вырос в городе рабов. И хотя она никогда плохо не отзывалась обо мне, мальчик вырос с полной уверенностью, что я бросил его мать и хотел избавиться от него самого.

Рассказ настолько поразил Гавара своей жестокостью, что он забыл о виски. И только когда лорд Рикс замолчал, он выпил горячительную жидкость залпом. Гавар вспомнил свою трагедию, и горестные чувства нахлынули и придавили.

– Лия хотела убежать, – вдруг услышал он свой собственный голос. – Я обожал ее, но она все время со мной спорила. Я хотел, чтобы отец признал Либби, нашу дочь. Лия говорила, что ей и девочке нужна тихая жизнь, так они будут чувствовать себя в безопасности. Она была такой сильной, но боялась моего отца. Думаю, она и меня боялась и потому решила бежать. Хотела избавиться от нас обоих.