на стол. Еще двое тоже отнесли посылки в общак. И лишь Анфиса единолично вскрыл «кабанчика» — от опущенных ничего брать нельзя.

Братва загудела, слетелась к столу.

— После обеда обычно свидания, малявы приносят… Хорошее время.

— Нерушимый! — крикнул дежурный. — На выход!

В коридоре меня обыскали, надели наручники и повели маршрутом, каким я раньше не ходил — по длинному коридору дальше, потом по лестнице вниз, по лестнице через череду карманов наверх, на третий этаж, больше напоминающий общежитие, чем место пребывания заключенных. На дверях — таблички с фамилиями и должностями. Ясно, тут администрация. Скорее всего, меня вызвали на допрос и будут прессовать, склонять к сотрудничеству.

Конечным пунктом маршрута оказалась дверь с табличкой: «Начальник оперативной части. Боровец И. И.»

Конвоир постучал, и, услышав: «Да» — открыл дверь, под руку завел меня внутрь. За столом, заваленным папками, восседал мужчина лет сорока пяти, пышными усами, да и в общем похожий на Розенбаума, в форме, с майорскими погонами. На стене над столом — как положено, портреты Ленина и Горского.

— Присаживайся, Александр, — проговорил он не здороваясь, уставился на конвойного, и тот удалился. — Меня зовут Иван Иванович.

Вздохнув, майор открыл папку, и на первом листе я увидел свою фотографию. Личное дело, значит. И уж вряд ли он пригласил меня, чтобы просто познакомиться.

— Эх, Александр, — покачал головой он и сплел пальцы в замок, а сам впился в меня взглядом, острым, как скальпель. — Спортсмен, отличный боец, вратарь так, наверное, лучший в Союзе, мы всей семьей за «Титан» болели. При других обстоятельствах я гордился бы знакомством.

— Теперь гордиться нечем, — не сдержал сарказма я. — Все, кто здесь оказался, лишаются права называться людьми, так ведь?

— Перестань. Вам еще не вынесли обвинение.

Давай, усатый, ближе к делу. И Боровец продолжил:

— Тебе повезло, что ты оказался в моем заведении, оно лучшее из подобных. У нас есть спортзал, а библиотека какая! — Он изобразил благоговение — весьма недостоверно, аж чуть не слиплось от переизбытка елейности. — Ты умный парень, и должен понимать, что здесь свои правила. Кто-то пользуется благами своего положения, относительно свободно перемещается, получает правильные посылки, трехдневные свидания — в реале, а не за стеклом. А кто-то, как говорится, лезет в бутылку, сеет смуту и раздор. Подумай над тем, что я тебе сказал. И когда придет время, просто не лезь не в свое дело. А еще лучше — лезь, но на правильной стороне.

Это он так намекнул, что не против сотрудничать? В суки меня зовет? Вспомнился обиженный Анфиса, который стучал на сокамерников. Нет, предавать своих — последнее дело. Для ментов все заключенные — классовые враги. Так уж сложилось, что судьба определила меня в эту ячейку общества, теперь я для добропорядочных граждан — зэк, для сидельцев — свой.

Раз уж барин пытается склонить меня к сотрудничеству, можно воспользоваться ситуацией и попросить телефон, позвонить Лизе и хоть убедиться, что она на свободе. Это ни к чему не будет обязывать.

— Мои близкие не знают, где я. Можно позвонить?

— Не положено, — прищурился он, ехидно улыбаясь, и взял паузу. — Для тебя есть кое-что получше. Можешь считать это поздравлением с Новым годом. Торчу тут с вами накануне праздника.

Вошел дежурный, гаркнул:

— Вставай, на выход.

Глава 7

Делай добро и…

Место, куда меня привели после встречи с начальником СИЗО, я узнал: комната свиданий. Два стола, разделенные бронированными стеклами, между которыми — решетка. О грядущем Новом годе напоминал лишь жидкий и потрепанный дождик, протянутый по потолку крест-накрест. Кто же ко мне придет? Сан Саныч? Кто-то из парней? Микроб? Погосян? Клык?

Распахнулась дверь, и в комнату по ту сторону стекла ворвалась Лиза. Я аж вскочил. Она на свободе, все в порядке, слава богу!

Девушка села, сложив руки на столе, подалась вперед, заговорила, то ли не зная, что общение происходит через телефон, то ли забыв. Я взял трубку, показал ей, что надо делать. Девушка кивнула, поднесла трубку к уху.

— Сашенька, — прозвучал ее чуть искаженный голос. — Господи, чего я только не передумала… — Она хрипнула, опустила голову, и по щекам хлынули слезы.

— Лиза, ну… У нас мало времени, не плачь.

Все так же не поднимая головы, она припечатала ладонь к стеклу. Я инстинктивно приблизил свою руку к ее, отметил, что пальцы девушки напряжены, всегда ухоженные ногти сгрызены до мяса.

— Все будет хорошо, — повторил я, сам себе не веря, погладил ее ладонь и соврал: — У них нет доказательств, нельзя же просто так взять и посадить невиновного.

А в голове билось: «Можно, еще как можно!»

Злым движением вытерев слезы, Лиза наконец посмотрела на меня.

— Сашенька, — ее пальцы заскребли по стеклу. — Дед… дед умер. У бабушки дом забрали, и машину. Она теперь у нас живет. Это все неправда, дед не мог такого сделать!

Что это Вавилов меня оговорил, я промолчал — ни к чему ей такая информация.

— Как ты меня нашла? — спросил я, чтобы переключить ее на другую тему.

— Через дядю, он… — Девушка злобно глянула на трубку, вспомнила, что нас слушают. — В общем, через дядю.

— А что там моя команда? Димидко?

Она мотнула головой.

— Не знаю. Меня ж тоже… — Лиза показала пальцами решетку. — Потом отпустили. Потом известие о смерти деда и… Но если надо, я узнаю! Саша, — она провела пальцем по стеклу, — как же так? Я не верю, что ты виноват. И больше всего в мире мне хотелось бы… просто прикоснуться к тебе. Я… никогда этого никому не говорила. Я люблю тебя, Саша.

— Лиза, я тоже тебя люблю. Ты не представляешь, как я рад тебя видеть, как мне это важно. Ты нужна мне больше всего на свете. — Говорить было трудно, горло сжимал спазм, но я считывал шквал ее желаний и говорил то, что ее бы утешило. — Все будет хорошо. Меня выпустят… на старый Новый год. Наверное. И мы проведем его вместе. Нужно немного потерпеть. Я переживал, что и тебя тоже… Но обошлось, теперь я спокоен.

— А я — нет, — вскинула голову она, — я сделаю все возможное, чтобы тебя отсюда вытащить.

Я прижал палец к губам, чтобы не болтала, а то еще прервут свидание.

— Спасибо, что пришла. Вот посмотришь, все наладится. Деда оправдают, вам вернут дом, меня выпустят. Мы обнимемся.

— Да. И будем стоять, пока ноги держат, и не отпускать друг друга! А если не наладится, я буду ждать столько, сколько нужно. Потому что лучше тебя никого