после приказа прыгать. Борясь с приливом, я вспомнил и следующее: после налета на Титидзиму 58-е оперативное соединение уходило из этого района для встречи с флотом Хэлси. Вероятно, Дон Мелвин сообщил по радио о моем местонахождении нашим кораблям, находящимся в этом районе. Но, глядя на вещи реалистически, можно было считать, что если никто не появится в этот день, то этим мое везение и закончится.

Прошло полчаса. Час. Полтора часа. Не было никаких признаков активности со стороны острова, японцы за мной не гнались. Но и ничто иное не направлялось в мою сторону. Как выяснилось позже, когда мои молитвы были услышаны, это иное явилось не в образе силуэта большого корабля на горизонте, а показалось мне маленькой черной точкой в какой-нибудь сотне ярдов от меня. Точка стала увеличиваться. Сперва перископ, затем боевая рубка, и, наконец, из глубины всплыл корпус подводной лодки.

Была это вражеская подлодка или одна из наших? Для выяснения не потребовалось много времени. На мостике боевой рубки появилась здоровенная бородатая фигура. В руках человек держал черный металлический предмет. Когда подлодка подошла ближе, черный предмет обрел форму кинокамеры.

Кораблем — моим спасителем — был "Финбэк", подлодка ВМС США. Человек с кинокамерой оказался лейтенантом Биллом Эдвардсом. Он стоял, продолжая накручивать свой фильм, пока лодка подходила, а на переднюю палубу высыпало полдюжины моряков. "С прибытием на борт! — сказал один из них, вытягивая меня из моего подпрыгивающего судна. — Давайте спустимся вниз. Командир хочет убраться отсюда ко всем чертям". На дрожащих ногах я проковылял через рубку внутрь "Финбэка". Люки захлопнулись, прозвучала сирена, и командир подлодки отдал приказ: "Погружение!"

В тесной кают-компании подлодки меня вторично поздравили с прибытием на борт трое других летчиков ВМС, спасенных "Финбэком" незадолго до меня. Я молчаливо поблагодарил Бога за спасение своей жизни и произнес про себя молитву о безопасности своих друзей по экипажу. Позже я узнал, что ни Джек Делейни, ни Тед Уайт не уцелели. Один пошел ко дну вместе с самолетом, другого видели, когда он выпрыгнул, но его парашют не раскрылся.

* * *

Как член 51-й эскадрильи я жил ощущением свободы, которое приходило во время полета. Я составлял часть команды, однако с сохранением своей индивидуальности. Но, живя с офицерами и командой "Финбэка", я узнал о другом роде сыгранности в работе и о другой опасности.

Что бы поначалу ни думали спасенные авиаторы, "Финбэк" был не спасательным судном, а боевым кораблем на задании. Как бы сильно ни хотелось нам вернуться в свои эскадрильи, пришлось ждать благоприятного случая, пока подлодка не бросила якорь на Мидуэе, выполнив свою боевую задачу.

Среди прочих вещей ожидание на подлодке означало возможность взглянуть на войну изнутри, находясь скорее в точке приема, чем отправления при воздушном бомбометании. Говорят о риске боевых полетов, но на самолете вы можете отстреливаться и маневрировать. На подлодке вы дышите спертым воздухом и покрываетесь потом в брюхе металлической трубы, находящейся под вражеским огнем.

В этом задании "Финбэк" потопил достаточно вражеского тоннажа, чтобы командир подлодки капитан второго ранга Р. Р. Уильямс получил "Серебряную Звезду". Он и его команда заслужили эту награду. Однажды в надводном плавании мы были атакованы японским бомбардировщиком класса "Нелл". Когда мы погрузились, нас забросали глубинными бомбами. Подлодка содрогалась, и гости-летчики с тревогой поглядывали на членов экипажа. "Далековато", — успокаивали они нас.

Но это было достаточно близко. Командование ВМС наградило меня за выполнение задачи на Титидзиме крестом "За выдающиеся заслуги", но то, что произошло со мной у острова, завершилось быстро, а вот если находиться под разрывами глубинных бомб в подлодке, то даже 10 минут могут показаться вечностью.

Но месяц на борту "Финбэка" был отмечен и лучшими моментами. Там я обрел дружбу, которая длится всю жизнь. У меня была возможность поразмышлять о тяжелой потере у Титидзимы. Через шесть дней после моего спасения я написал своим родителям письмо, в котором так описал свои чувства в то время:

"Я пытаюсь думать об этом как можно меньше. Однако я не могу выбросить из головы мысль о тех двоих. О, со мной все в порядке, я хочу снова летать и этого не боюсь, но я знаю, что не могу зачеркнуть в памяти это происшествие, и не думаю, чтобы я хотел совершенно забыть о нем".

Были пережиты и лучшие моменты, когда я стоял на мостике впередсмотрящим с полуночи до четырех утра, в то время как "Финбэк" скользил по поверхности, чтобы подзарядить аккумуляторы. Подлодка двигалась словно дельфин, вода плескалась за кормой; океан менял свою окраску от черноты до сверкающей белизны.

Это напоминало мне дом, наши семейные каникулы в Мэне. Ночи были чистыми, и звезды горели так ярко, что, казалось, их можно потрогать. Это было подобно гипнозу. Был мир, спокойствие, красота — просто божья благодать.

Я до сих пор не понимаю "логики" войны — почему некоторые выживают, а другие гибнут в числе первых. Но тот месяц на "Финбэке" дал мне достаточно времени поразмыслить, глубоко погрузиться в самого себя, поискать ответы. Когда становишься старше и пытаешься восстановить в памяти поступки, которые сделали из тебя ту личность, какой ты стал, вехами являются особые моменты проникновения в себя, даже пробуждения. Я вспоминаю дни и ночи на подлодке ВМС США "Финбэк" как один из таких моментов и, возможно, важнейший из всех.

* * *

Я снова оказался на "Сан-Джасинто" и в своей 51-й эскадрилье только через восемь недель после того, как меня сбили, но как раз вовремя, чтобы принять участие в ударах по позициям и скоплениям кораблей противника на Филиппинах. В октябре 1944 года американские войска высадились на остров Лейте. В ноябре наша эскадрилья действовала в районе Манильской бухты. Мы также узнали, что более сотни В-29, взлетевших с Тайваня, бомбили Токио. Война на Тихом океане спустя три года после того, как она началась, завершала полный цикл, и петля вокруг собственно японских островов затягивалась все туже.

В декабре наша эскадрилья была заменена новой, и после 58 боевых вылетов меня отправили домой. Ни одно воссоединение с семьей не совершалось по лучшему сценарию. Я прибыл в сочельник. Были слезы, смех, объятия, радость, любовь и тепло семьи в праздничном кругу.

Барбара и я поженились двумя неделями позже, 6 января 1945 года, в Первой пресвитерианской церкви в ее родном городе Райе; один из моих близких друзей по эскадрилье Милт Мур был участником свадебного торжества.

Через несколько месяцев я получил новое назначение