утренним кофе в столовой "Идеко".

Барбара и я были спортивными болельщиками, но мы никогда не видели ничего подобного футбольной горячке, которая охватывала Техас с сентября по конец ноября. Когда одесская команда "Бронко" играла в Абилине, Сан-Анджело или Мидленде, особенно в Мидленде, было бессмысленно пытаться говорить о чем-либо другом за 24 часа до или после игры.

Это случилось в разгар "сезона" 1948 года, в первую осень моей службы стажером в "Идеко", когда Билл Нелсон дал мне первое настоящее задание по продаже. Задание трудное: вероятный покупатель не понимал английского языка.

— Даллас присылает покупателя, — мрачно сказал Билл однажды утром, вешая трубку телефона. — Иностранца.

— Откуда? — спросил Лео Томас, агент по продаже.

— Из Югославии, — сказал Билл. — Не просто иностранец, но и чертов коммунист.

Шли первые годы послевоенного периода, когда Соединенные Штаты только что начали оказывать помощь Югославии, чтобы подтолкнуть маршала Тито к расколу с Москвой. Но у Билла была своя собственная внешняя политика, и его вовсе не радовала перспектива стать нянькой при марксистском инженере независимо от того, светила при этом продажа или нет. Билл посмотрел на Лео Томаса. Лео взглянул на Хью. Потом все трое обратили взоры на меня. Смысл был ясен. Поскольку я сам очень походил в Одессе на иностранца, я и был назначен сопровождать югославского гостя.

Я почувствовал жалость к парню с той самой минуты, как он вышел из вагона с растерянностью на лице и сербско-английским словарем в руках. Я сам едва-едва освоил язык нефтяных приисков, но нам кое-как удавалось объясняться, и я оказался в состоянии ответить на большую часть его вопросов относительно бурильного оборудования, которое продавала компания. После обеда в последний вечер его пребывания в городе мы с Барбарой решили показать ему американский образ жизни.

Это был самый лихорадочный пятничный вечер "сезона": Одесса против Мидленда, матч-реванш между двумя городами за право хвастать первенством в последующие двенадцать месяцев. Наплыв болельщиков на городской стадион достиг тысяч двенадцати с лишним, и они сотрясали трибуны с первого же удара по мячу. Наш гость зажал уши руками и покачал головой. Это был не тот спорт, называемый футболом, который он знал по Белграду.

Барбара и я, возможно, перегнули палку. Даже без языкового барьера нам в Одессе и Мидленде понадобилось несколько сезонов, прежде чем мы поняли игру не так, как знали ее на Востоке, а в западнотехасском стиле футбола — как нечто квазирелигиозное.

* * *

Окончился мой первый год на этой работе. На складе "Идеко" состоялась традиционная ежегодная вечеринка в канун Рождества. Прямо на складе. Никаких выдумок. С нефтяных участков приезжали клиенты, заходили друзья и соседи. Холодное мясо, хрустящий картофель, печенье, напитки за счет фирмы. Множество напитков за счет фирмы.

Я никогда не был большим любителем выпивки ни на флоте, ни в колледже. Один, от силы два дринка[26]. Если кто-нибудь спрашивал меня, каков мой предел, я мог честно ответить, что не знаю, так как никогда до него не добирался.

До того сочельника в Одессе в 1948 году.

Клиенты начали заглядывать на склад часов с трех пополудни. Я помогал делать коктейли. Фактически я разливал напитки, так как Одесса в те дни не была городом коктейлей. Пили неразбавленное виски; некоторые, возможно, добавляли немножко воды, чтобы растянуть удовольствие.

Естественно, как один из хозяев я хотел поддерживать пьющих и не отстать от них. Послеобеденные часы превратились в ранне-вечерние. Я занимал публику еще довольно хорошо, когда первая группа гостей стала покидать наш вечер. Но затем начала подтягиваться вторая группа.

На это я не рассчитывал. Никто не сказал мне, что эти одесские сочельники празднуются посменно.

Барбара ждала меня дома. Нам предстояло украшать елку. Но у меня было дело. Я служил стажером "Идеко", и это была часть моей подготовки. Если в нефтедобывающем мире именно так отмечают сочельники, то это должно быть включено в ученье и подготовку.

Ранний вечер сменился поздним. Наконец последний гость последней смены покинул контору, хотя я не уверен, что заметил, когда именно. Лео Томас подменил меня в конторе на следующий день, когда мы снова приступили к работе. Он же сказал Биллу Нелсону, нашему боссу, чтобы тот не беспокоился и что он уже доставил меня домой.

Он это и сделал — в кузове пикапа фирмы. Затем он нежно растянул меня на лужайке перед домом. И очень извинялся, сказав, что ему следовало получше следить за мной, поскольку это был первый для меня рождественский вечер в компании, и все такое прочее.

По крайней мере Барбара именно так рассказывала о нашем первом сочельнике в Техасе в 1948 году. И когда ей напоминают, она и теперь рассказывает эту историю. Сорок лет спустя мне все еще приходится верить ей на слово.

Глава третья.

Либо на "Эй", либо на "Зед"

Мидленд, 1951 год

Я не помню, когда мы встретились впервые, но с ранних лет наши отношения дружбы развивались естественно, без каких-либо особых усилий. Мы жили в одном маленьком городке, знали одну и ту же группу людей, имели детей примерно одного возраста и были объединены совместным интересом в нефтяной промышленности. У кого-то была нефтяная вышка, кто-то знал о возможной сделке, а все вместе мы искали фонды. Нефть в Мидленде решала все.

(Отрывок из письма К. Фреда Чеймберса, 1986 год)

Мы снова были дома, но не в Коннектикуте, а в Техасе. Я пробыл немного менее года в Одессе, и тогда компания "Дрессер индастриз" перевела меня в Калифорнию, где я работал сначала в Хантингтон-Парке, затем в Бейкерсфилде.

В Хантингтон-Парке я работал сборщиком в другой дочерней фирме "Дрессер", "Пасифик пампе", платя свои взносы и посещая собрания в качестве члена профсоюза "Юнайтед стил уоркерс юнион". В Бейкерсфилде я стал полноправным коммивояжером "Идеко", продавая бурильный инструмент.

Жизнь торговца складывалась так: жаркие летние месяцы проходили в пути, продажа велась "с лотка". Я загружал свой автомобиль деталями и отправлялся за сотни миль в Карризо-Плейнс или Куяма-Вэлли, объезжая вышку за вышкой,