срок. Мы с Барбарой подбадривали его из Техаса, когда он победил Абрахама Рибикова в борьбе за место в сенате, а в 1956 году отец был переизбран, нанеся поражение Томасу Додду, который, как и Рибиков, позднее также стал сенатором. Отец пробыл в сенате целое десятилетие, уйдя в отставку в 1962 году — в год, когда я начал собственную политическую карьеру в графстве Харрис в Техасе.

* * *

Наш отец оказал сильное воздействие на формирование мировоззрения всех пятерых своих детей, росших в Гринвиче, особенно двух старших, Преса и меня. Но тот автор, который писал об отце как о "единственном и сильнейшем источнике влияния" на мою жизнь, был прав лишь отчасти. Влияние и пример моей матери были не менее сильными. Отец учил нас делу и службе. Мать учила нас, как вести себя в жизни в отношениях с другими людьми.

Как мой отец (и как ее собственный отец), мать была первоклассной спортсменкой. Невысокая ростом, она могла потягаться с кем угодно в теннисе, гольфе, баскетболе, бейсболе — в этой связи я не припомню ни одних соревнований по бегу, в которых участвовала мать, где она не заняла бы первого места. Даже когда ее сыновья-подростки переросли ее, она всегда могла поставить нас на место, если мы начинали слишком много воображать о себе.

И теперь, 50 лет спустя, мама держится всегда настороже на случай, если кто-нибудь из детей выкажет что-либо похожее на зазнайство. "Ты слишком много говоришь о себе, Джордж", — сказала она мне, прочитав в газете отчет об одной из моих речей. Я ответил, что, мол, от меня как от кандидата ждут, что я скажу избирателям о своих качествах. Она на миг призадумалась, затем нехотя согласилась. "Ну, это я понимаю, — сказала она, — но все же старайся сдерживать себя".

Даже когда я стал вице-президентом, мать позвонила мне сразу после моего появления на экране в ходе одной из передач, когда мы с президентом выступали на тему о положении страны. Она сказала, что мне не подобает читать что-либо в то время, когда президент Рейган произносит речь. Когда я объяснил, что спикер палаты представителей и я получили заранее отпечатанные копии речи, чтобы следить за ремарками президента, это не слишком ее убедило. "Я действительно не могу понять, почему это необходимо, — сказала она. — Просто слушайте, и вы увидите, что он должен сказать".

Иногда мать делает более тонкие высказывания о моих манерах как вице-президента. "Джордж, я заметила, как внимателен президент Рейган к Нэнси, — однажды сказала она. — Я никогда не видела, чтобы он сходил с самолета прежде нее или шел впереди нее. Он так внимателен!" Я понял намек.

Но критика матери по отношению к детям, так же как и критика отца, всегда была конструктивной, а не негативной. Они всегда подбадривали нас и всегда оказывались на месте, когда мы в них нуждались. Они верили в старомодное воспитание, в щедрые дозы любви и дисциплины. Религиозное учение было тоже частью нашей домашней жизни. Каждое утро, когда мы собирались за столом завтракать, мать или отец читали нам какой-нибудь отрывок из Библии. Наша семья принадлежит к епископальной церкви, и мы регулярно посещали воскресные службы в церкви Христа в Гринвиче.

Мы были дружной счастливой семьей и никогда не были ближе друг к другу и счастливее, чем когда каждое лето набивались в автомобиль — пятеро детей, пара собак, мать за рулем, — чтобы отправиться в Уокерс-Пойнт в Кеннебанкпорте, штат Мэн. Эта усадьба была названа в честь моего деда Джорджа Герберта Уокера и его отца Дэвида, которые купили ее совместно для семейного отдыха.

Дед Уокер родился в благочестивой католической семье в Сент-Луисе и получил имя в честь религиозного поэта семнадцатого века Джорджа Герберта. Он был бизнесменом Среднего Запада, но более независимым предпринимателем, чем Сэм Буш, мой дед из Огайо. После изучения права он присоединился к своему отцу в семейном предприятии "Эли Уокер и компания", в те времена крупнейшей оптовой фирме по торговле галантереей к западу от Миссисипи. Однако со временем независимый дух побудил его создать собственную инвестиционную фирму "Дж. Г. Уокер и компания".

В юности он занялся борьбой и стал чемпионом-любителем в тяжелом весе штата Миссури. В последующем его излюбленной игрой стал гольф. Он не только хорошо играл (его гандикап составлял 6–7 ударов)[15], но с 1921 по 1923 год был в качестве президента Американской ассоциации гольфа членом Международной комиссии по правилам игры.

Один из самых близких друзей деда в Сент-Луисе Дуайт Дэвис положил начало любительскому международному чемпионату по теннису — "Кубку Дэвиса". Он предложил, чтобы подобные международные состязания были учреждены и для гольфа, и в 1923 году дед принял предложение и создал "Кубок Уокера" — приз, который вручается ежегодно на соревнованиях лучших гольферов-любителей Америки и Великобритании.

Меня назвали в честь этого деда, хотя и не без осложнений. Моя мать не могла решить, каким из двух имен ее отца она хотела бы назвать меня, сперва склоняясь к Джорджу Уокеру, затем Герберту Уокеру. Когда настало время крещения, она наконец решила более не колебаться и назвала меня Джорджем Гербертом Уокером Бушем.

Несколько лет спустя мой собственный отец передумал насчет имени. Как рассказывает мать, отец однажды отозвал ее в сторону, чтобы сказать, что они допустили "ужасную ошибку", потому что сыновья дедушки Уокера, мои дядья, называли его "Поп" и начали называть меня "маленький Поп" и "Попик". Это еще подходило для маленького мальчика, сказал мой отец, но вовсе никуда не годилось в качестве прозвища, которое могло сохраниться за мной на всю жизнь.

Отец обычно обладал хорошим предвидением, но на сей раз он ошибся. Прозвище "Попик" не пошло за мною ни во флот, ни в Техас, и никто его больше не употребляет, после того как я стал вице-президентом, за исключением какого-нибудь случайного горе-остряка.

Для младших членов семьи Бушей штат Мэн летом был наилучшим местом для всяческих приключений. Мы часами разглядывали морских звезд и морских ежей, а коричневые крабы суетились у наших ног. Это был мир чудесных приливных луж, ароматного прохладного соленого воздуха, пульсирующего шума бьющих ночью о берег волн и дивных штормов, внезапно налетавших на береговые скалы.

Тогда приключением было забраться на борт "Сорванца", использовавшегося дедом для ловли омаров, и попытать счастья в рыбной ловле. В те дни хищная голубая рыба еще не подходила к берегам Мэна, и мы старались наловить мелкой макрели и сайды. Дед верил в примитивный и