отведут в душевую, потом обед и можете отдыхать. Завтра, до занятий некоторые из вас будут представлены потенциальным покупателям. Потом, объяснят устройство школы, порядок, и расположение помещений. Отобранные будут обучаться отдельно и жить в особом крыле, все их взыскания и наказания будут в ведении только потенциальных покупателей, так что постарайтесь произвести хорошее впечатление!

Закончив таким образом пугающую речь, начальник коротко бросил что-то и удалился. Отвели в душевую, такую же комнату, что и на корабле, полилась вода, выдали мыло и мочалку, все вымылись. Получили уже стандартные простыни, но в этот раз выдали и одежду, опять вроде пижамы, но уже светло-желтого цвета с серебристыми полосами поперек груди и спины, и на концах брюк. Выдали и белье, но странного вида, закрывающее только зад и хозяйство спереди и очень короткие чулки, только до лодыжек. Туфли вроде тапочек со странной подошвой и без задников. Переводчик помогал, двум парням даже поменяли не подошедшие по размеру вещи. Потом каждому вручили что-то вроде прозрачной сумки с книгами, тетрадями и карандашами и отвели в спальню, велели отдыхать, но перевозбужденные новостями молодые люди никак не могли успокоиться. Позвали на обед. Их провел зверовидный надзиратель, привел, однако, не в столовую, а в комнатку без окон. Посередине стояла простая длинная скамья. Жестом сопровождающий заставил их встать у стены. Вошел знакомый переводчик и, неожиданно объявил:

— Сейчас вам предстоит первая проверка на послушание и подчинение. Каждый из вас добровольно, сам, ляжет на скамью, обнажив зад, и получит пять ударов легкой ременной плеткой по ягодицам. За отказ — 10 штрафных баллов. И принудительная порка — 10 ударов тяжелой плетью. За сопротивление — 20 баллов, 20 ударов и автоматический перевод из элитных в простые производители. Начинаем. Первый справа!

Стоящий справа выходец из графского рода герцогства Нордтон, побледнел, и, опустив голову поплелся к скамье. Остановился, спустил штаны и белье и, всхлипнув, собрался лечь.

— Стой! — ударил по ушам резкий окрик, — каждый, прежде, чем лечь берет из ящика пеленку и стелит под собой! Что бы, если обмочитесь следующему не лежать в вашей луже! Так, правильно! А вы все смотрите, повторять не буду! Теперь громко и четко, что бы все слышали, просишь о порке для исправления своего характера!

— Как?

— Повторяй за мной! «Прошу выпороть меня пятью ударами ременной плети, что бы искоренить непослушание и гордыню»! понял? Повторяй! — Лежащий парень что-то промямлил.

— Громче! Три удара дополнительно за неисполнение приказа!

— За что?

— Пять ударов за спор! Громко и четко просишь о порке, иначе это будет неподчинение. И экзекутор возьмет уже тяжелую плеть!

Несчастный буквально проорал просьбу дать ему десять ударов плетью. Мучители удовлетворенно кивнули. Засвистел ремень. Парень заорал с первого удара. Отсчитали все 10, потом заставили его встать на колени и благодарить за милостивое наказание. Потом велели встать лицом к противоположенной стене, штаны натягивать запретили. Парень, дрожа, стоял, прислонившись лбом к стене, его качало, на покрасневшем заду наливались синяки. Переводчик указал на него, пояснив: — Надеюсь, все поняли, что делать и больше увеличивать удары не потребуется! Если же кто еще не будет послушно выполнять указания, вся группа получит по 10 ударов! Кто успел получить меньше, будут перепороты! Следующий!

Все повторилось снова, просьба, свист, только в этот раз другой парень не орал. Очередь Эльриана была через одного, впереди него был Илларий. Он сжал его кулак, и тихо сказал: — Держись, они специально. Наша задача — выжить! — И шагнул вперед.

— За разговоры в строю этому и следующему по восемь ударов — прозвучал противный голос переводчика. — «Сволочь»! — мелькнуло в голове у юноши. Илларий выполнил все четко. Наступила его очередь. Кровь стучала в висках, казалось, что голова сейчас взорвется. Вдруг вспомнилось слово Эрнеста: Выживем! «Выживем»! — прошептал он про себя, и, как в тумане, шагнул вперед.

Наконец, издевательство закончилось. Сзади подошел экзекутор и мазнул по ягодицам какой-то мазью на лопаточке. Разрешили подтянуть штаны. Отвели обратно, раздали обед. Все ели стоя. Потом велели отдыхать, можно было лечь в постель. До ужина никто не беспокоил. Только предупредили, что выставленных на показ разбудят раньше, что бы приготовить к осмотру. Не спалось, зад болел, несмотря на мазь. Накатывали нехорошие мысли о том, что это можно прекратить в один момент, прекратив собственную жизнь. Но пока жить хотелось. Удерживало так же и последнее напутствие Эрнеста: выживем! Каким слабаком брат будет считать его, если узнает, что он свел счеты с жизнью после одной порки! И откровенно пугала перспектива стать евнухом, если попытка не удастся. Явно же признают бракованным. Нет, это средство он оставит на самый крайний случай! Если жизнь станет совсем невозможной! Наконец, удалось заснуть. И почти сразу же разбудили. Он был в первой партии. Кто бы сомневался, дядюшка — похититель постарался!

Утро не сулило ничего хорошего. Похоже, кого-то из них сейчас просто купят, как скотину на рынке, что бы делать детей их доченьке. Господи, хоть бы не его! Но, вспоминая разговор с злыднем — дядюшкой как-то особенно остро понял, скорее всего именно его. Недаром тот сказал, что он подходит. Еще вспомнил, что именно капитан обещал передать его кому-то в руки. Жаль, что плохо слушал, Голова была совсем плохая после того то ли дыма, то ли пара! Утром заставили еще раз вымыться, пришел опять цирюльник, приказали сесть в кресло, и еще привязали руки, ноги и туловище, не пошевелиться. Понятно, у цирюльника же бритва, опасаются! Выбрили начисто, подправили и без того неприлично короткие волосы, а потом вдруг подкрутили кресло и оно стало горизонтальным, а он распят на нем, не имея возможность пошевелиться. Развели привязанные ноги в стороны, разрезали белье и стали брить там, где нормальный мужчина никогда волос не стесняется. Заодно выбрили подмышки, ноги, которые у него никогда волосатыми не были. И немногие волосы на груди. В общем, волосы остались только на голове. Зачем это все, было неясно. Обтерли под конец какой-то жидкостью и отвязали только одну руку. Ею завладела дама средних лет, начала делать маникюр. С ногтями на ногах работала еще одна женщина. А ему даже никто не прикрыл то, что следовало! Но дамы совсем не смущались, как будто так и надо. От такого бесстыдства он онемел и не стал протестовать. Им же хуже! Наконец, все закончилось, вошел начальник, тот, что грозил кастрацией, он спорил