До этого я думала, что родилась взрослой, но лишь в тот момент осознала свою взрослость. Всё вокруг было прежним — и россыпь звезд, и полукруг луны, и шелест листвы на деревьях, и мягкий свет из окон домов, — но только не я. Теперь во всем мире у меня не осталось ни одного родного — по крови — человека.

Когда я была маленькой, бабушка часто грозилась отдать меня в детский дом. Но в ту майскую ночь я поняла — она бы никогда так не поступила, потому что любила меня — по-своему, как умела. И она многому меня научила. И мне будет очень её не хватать.

В ту ночь я чувствовала себя совершенно потерянной. Ни родственников, ни мужа, ни детей, ни диплома, ни постоянной работы. Как жить дальше?

Я вернулась домой, взяла одну из книг Богдана, раскрыла её наугад и прочла: «Только объединившись с темнотой и приняв в себе эту темноту, ты становишься бесстрашным».

Тогда-то я и решила стать смелой. Сильной. Но стала ли? Нет.

И до сих пор понятия не имею, как измениться.

…Я беру в руки кружку с чаем, усаживаюсь в кресло-грушу, скрещиваю ноги и, вдыхая запах мяты, смотрю на циферблат старых часов. Восемь часов. Полдевятого. Девять. Мерное тиканье — тик-так, тик-так, тик-так.

Комнату поглощает тьма. Предметы перестают существовать, остаются только их тени, но потом и они исчезают — я проваливаюсь в сон.

Во сне я бреду по мостовой босиком сквозь густой ночной туман. Идти тяжело, потому что булыжники — не только под ногами, но и в карманах моего платья.

Платье длинное, но почему-то всё изодранное: карманы тоже дырявые, камни оттуда вываливаются и до крови ранят ступни. Я морщусь от боли и внезапно понимаю, что иду не по улице, а продираюсь сквозь свой текст — тягучий, темный и душный, а булыжники — это слова. Я поднимаю их с мостовой, пытаюсь засунуть обратно, но они опять выпадают — больно, больно, больно. А потом я вдруг слышу насмешливый голос Майера — в текстах должны быть легкость и свет, и воздух, а у тебя ничего этого нет.

Я даже не злюсь, а просто останавливаюсь и спрашиваю, всматриваясь в туман, — а где же мне всё это найти? А он отвечает — когда-то выбор сделали за нас, но теперь мы выросли и сами можем сделать выбор, и научиться тому, чему нас не научили. Мы сами должны создать свой свет, а не искать чужой, но только у тебя ничего не получится.

«Глупая, глупая девочка, — после этих слов голос Майера становится тихим и пугающим. — Хотя ты и так наверняка знаешь, кто ты. Впрочем, это не важно… Подумай. Вспомни-ка свое далекое детство. Вспомни-ка…Наконец, вспомни».

Я вздрагиваю и просыпаюсь от бешеного сердцебиения. Чашка с остывшим чаем стоит на полу рядом с креслом.

Я снова закрываю глаза, дышу медленно и глубоко. А затем поднимаюсь, отношу чашку на кухню, включаю ноутбук и начинаю печатать: «УРОК № 1: РАВНОДУШИЕ».

В субботу и воскресенье я совсем не отдыхаю — пишу новую книгу для Марка. Спину ломит, глаза слезятся, голова идёт кругом, а меня волнует другое: важно не только завершить повесть, но и отдать её в подходящий момент.

Это как вброс соли при работе с акварелью. Самые большие и фактурные разводы получаются от крупнозернистой соли, но для необходимого эффекта нужно угадать момент вброса. Обычно этот момент наступает ближе к высыханию заливки, когда бумага уже не блестит от воды, но поверхность ещё влажная.

Так что пусть Майер хоть немного обо мне забудет, а я пока пообщаюсь с Уваровой.

Конечно, после того странного разговора совсем не хочется с ней общаться, но придётся.

В понедельник, в обед, я бегу в эко-маркет и покупаю коробочку полезных сладостей. Я читала в блоге Уваровой, что раньше у нее был лишний вес, и теперь она постоянно сидит на диете.

После возвращения в офис я жду, когда Бершауэр уедет, и лишь потом поднимаюсь наверх. Стучу в дверь и заглядываю в кабинет Влада. Альфия, в бежевом твидовом костюме с контрастной отделкой, сидит за столом и рассматривает какие-то макеты.

— Извините… можно?

— София? Что-то случилось? — она заметно удивлена.

— Нет-нет, всё хорошо. Я просто слышала, что вы едете в командировку. Хотела пожелать удачной поездки… и еще раз поблагодарить за шоколад. Вот.

Я подхожу к столу и кладу на него коробочку со сладостями, замечая, что Альфия и сегодня пахнет фиалками.

Стол Уваровой, как и декоративные панели на стенах, — оливкового цвета, а стены, диван, кресла и стеллаж — разных оттенков слоновой кости. Не очень практично, зато красиво — прямо картинка из модного журнала.

— Ой, Сонюшка, спасибо огромное! Так приятно! — Аля взмахивает руками и ласково мне улыбается. — Ты не поверишь, но я как раз сижу и мечтаю о вкусняшках. Люблю сладости до безумия. Кстати, а как ты узнала, что я ем только полезные сладости?

— Прочла в вашем блоге.

— Ах, точно! — Альфия смеется так, словно забыла, что рассказывает о своей жизни десяткам тысяч подписчиков. — А ты любишь такое? — она быстро распечатывает коробку, берет двумя пальцами конфету, с придыханием отправляет её в рот, а потом облизывает пальцы, размазывая по ним нежно-розовую помаду.

Как же так? Даже руки не помыла.

— Ммм… вкуснятина! Угощайся, София!

— Нет, спасибо.

— Ну и зря, — Альфия достаёт из коробки вторую конфету. — Точно не будешь?

София, действуй уже! Ведь это — твой единственный шанс.

— Нет, но я… извините… хотела у вас спросить…

Как же хочется убежать! Раньше я никогда так не поступала. Если что-то и дарила, то всегда от души, а не с целью что-то выведать. И сейчас я себя ненавижу, но другого выхода нет.

— Угу, конечно, спрашивай, — кажется, что Уварова полностью поглощена конфетами.

— Богдан… Савицкий. Вы, случайно, не знаете, когда он в следующий раз сюда приедет?

Альфия на секунду замирает, даже перестаёт жевать, а потом пристально смотрит на меня и снова улыбается — правда, уже иначе — как-то хитро.

Я чувствую, что лицо начинает гореть.

— Случайно знаю. Сказал — ровно через две недели.

— А-а-а… спасибо.

— Да не за что! Как, кстати, твоё здоровье? Всё нормально?

— Да, хорошо. Я…. э-э… наверное, пойду. До свидания.

— Заходи почаще, не стесняйся.

Я киваю, выхожу в коридор и медленно спускаюсь по лестнице. Состояние ужасное. Еще и кажется, что все на меня смотрят.

Но ничего, зато я узнала главное. Десять дней.

У меня всего десять дней, чтобы дописать повесть и отдать её Марку.

— Эй! София!

К сожалению, спокойно вернуться на рабочее место не получается: не успеваю спуститься вниз, как меня окликают. Поворачиваюсь и вижу «кукольную» блондинку, с которой не так давно сталкивалась в холле.