В общем, сегодня пришли мы на ужин. Я иду с подносом к себе за стол, и тут эта корова меня толкает. Все видели, вся столовая, и младшие, и старшие. Так потом Приме и сказали. Ну, мой ужин весь на полу — осколки посуды в одной куче с кусками жаркого, салатом и чаем. А я же типа приличная, я ей прошипела, конечно, что она корова неуклюжая, но тихо, чтоб никто не слышал. Она скривила морду и пошла за своим подносом. Взяла, дошла до своего стола, стала садиться, и тут я её слегка под руку-то и толкнула. Ну то есть это я знаю, что толкнула, а вся школа видела, что я к ней пальцем не притронулась, за пять метров от неё была и вообще срач с полу убирала. Дальше была просто красота — её жаркое всё на платье, она ревёт в три ручья, будто это платье у неё единственное и стирать она не умеет. А я радуюсь, конечно, но тихо и молча, и вообще вытираю пол.

Но я тупанула в том плане, что перед тем, как толкнуть, не оглядела — кто там вообще рядом есть. А в дверях стояла Прима — хрен знает, что её принесло, почему у себя не сиделось, она никогда к общему ужину не спускается. И тут она вплывает в столовую и в полной тишине говорит мне, чтобы я подошла. Я подхожу — она ж не станет при всех говорить, что я пихнула эту дуру под локоть, я ж её пальцем не тронула. А она говорит — пойди и извинись перед одноклассницей. Я ей нагло — за что? А она — ты сама, мол, знаешь, за что. Нет, говорю, не знаю. Я вообще пол мою, за ней, между прочим, она меня толкнула, и мой ужин на полу лежит, ещё не весь убрала, кстати. А Приму, видимо, петух жареный клюнул, она смотрит на меня, как будто хочет взять за ноги и подвесить, и говорит — иди и делай, немедленно. А я ей — уже и за намерения, что ли, нужно извиняться? Ну да, говорю, она меня обидела. Дальше все видели.

А дальше она так на меня глянула, что мне реально страшно стало, и говорит — вон отсюда, к себе в комнату, остаёшься без ужина и подумай о своём поведении. И в город завтра не поедешь. Ну вообще, да? Из-за какой-то поганки! Которая чья-то там дочь, но я, вообще, тоже чья-то дочь, и внучка, и племянница! Я ей сказала, что не считаю это справедливым и не вижу состава преступления. Она меня взяла за руку и повела к выходу, и тут уже я завелась и заорала. Я точно не помню, как именно я сказала, но в общем, я послала её по матушке и дальше, и добавила, что больше здесь не останусь, а она пусть над другими издевается. И пошла к себе собираться. А она орала мне вслед, что если я уйду, то она меня обратно не примет. Не очень-то и хотелось. Короче, лучше бы я эту дуру просто пнула, что ли, хоть всё было бы прозрачно и понятно!

А Прима сказала, что я, видите ли, должна держать себя в руках. Ага, подставлять правую щёку, когда ударили по левой. А когда закопают по самую макушку — то будешь сама виновата, ты же им не объяснила, что они неправы!

Эла, я уже не могу так больше. Ты ещё спросила — не убила ли я кого. Так недалеко уже, я уже способна. Поэтому и не хочу возвращаться. И даже если ты считаешь, что это всё ерунда, то просто запомни, что я туда больше не хочу, и всё на этом.

— А ты думаешь, я никогда не слушала этих песен? Про то, что кому много дано, и как себя вести, и не ответь, когда тебя долбят и далее по тексту. Я Приму знаю дольше, чем ты. И я просто много лет не хотела её видеть, скажем так. И только недавно нашла в себе силы общаться с ней по каким-то важным мне вопросам.

— То есть ты меня понимаешь? Ох, — Анна подошла к ней и крепко обняла. — Мама говорит, что на неё нужно забить и терпеть. И молча выслушать всё, что она скажет, а потом зайти за угол и тихонько сказать всё, что я думаю. Но сегодня у меня уже не хватило на это сил, правда. А у вас с мамой она же ещё и какие-то общие предметы вела?

— Ну да, биологию, анатомию, физиологию, основы медицинских знаний. Всё то, что сейчас Терция ведёт.

— Я вам сочувствую.

— Ничего, пережили. В общем, расслабься и забудь об этом до воскресенья. Там уже и подумаете с мамой и Полиной, что делать дальше. Договорились?

— Договорились, — кивнула Анна.

— А где твоя школьная форма?

— Там бросила. Зачем она мне теперь?

— А телефон ты уже поставила заряжаться?

— Ой, нет, какая же я дура! Сейчас.

— И ступай в ванную, умойся. И вообще посмотри на себя в зеркало.

Анна ушла мыться. Можно было позвонить Полине и успокоить её, а потом перевести дух и подумать про работу на завтра — достать одежду и прочее. Костюм и блузка отправились в кофр, а прочее в пакет. Тем временем застучали во входную дверь.

Оказалось, это Гвидо и Антонио привезли ужин. Прямо столик, на котором дымилась сковорода с кусками мяса, а вокруг стояли тарелки с овощами, соусами, сыром и чем-то там ещё. Плюс бутылка вина, кувшин воды и графин какого-то сока. Сообщили, что монсеньор велел тащить всё это к ней, а сам тоже вот-вот появится.

Он появился, тепло улыбнулся, усадил её на диван и сам сел рядом.

— Скажите, Элоиза, вам не нужна какая-нибудь помощь?

— По поводу чего?

— С вашей девочкой.

— Думаю, нет. Её просто нужно было забрать из школы, чтобы не вздумала, например, идти сама в город ночью пешком. Её бы не выпустили, скорее всего, но она могла задурить кому-нибудь мозги. В воскресенье прилетит Полина, приедет Линни, там и разберутся.

— А где ваша сестра сегодня?

— Спектакль. Уже, кстати, должен бы закончиться, вместе со всем сопутствующим. Я думаю, ей уже позвонили все, кто только мог. Сама найдётся.

— Вы останетесь с Анной?

— Пока не знаю. Сейчас разберёмся, как ей будет лучше.

Из двери в спальню осторожно показался нос, а затем блеснули глаза. Потом дверь открылась полностью и появилась умытая, причёсанная и переодевшаяся воспитанная девочка.

— Я не помешаю?

— Иди сюда, будем ужинать, — Элоиза кивнула ей на диван возле себя.

Анна не заставила себя упрашивать. Сначала села, как положено, а потом, украдкой косясь на Себастьена, забралась с ногами на диван и поставила тарелку на колени. Уткнулась в неё и стала молча есть.

— Анна, вам налить сок, воду или чай?

— Воды, пожалуйста, — пробормотала она.

Себастьен налил ей воды и, как ни в чём не бывало, продолжил:

— Скажите, чем вам помочь? Может быть, поговорить с вашими обидчиками?

— Лучше не станет, правда, — она замотала головой.

— А вдруг? Подумайте.

Она подумала, пожевала.

— Скажите, монсеньор, как вы думаете — если вас обижают, то давать сдачи — это вообще нормально или нет?

— С чего же ненормально? Я не просто думаю, что это правильно, я так живу. Иначе разведётся слишком много желающих обижать.

— А если вы сильнее вашего обидчика? И вооружены, и лучше подготовлены? И он это знает?

— И он всё ещё пытается меня задевать? Так он просто глуп, и не следует о нём беспокоиться. А ещё, знаете, есть такая вещь, как репутация — сначала создаёшь её себе, а потом пользуешься. Начиная с какого-то момента уже нет нужды обижать — все умные обидчики предпочтут дружить с вами, а не особо умные будут обходить вас десятой дорогой. Не верите?