Мария сидела без движения. И без дыхания.

– Не бойтесь, – довольно сказала хозяйка, – он не укусит. Он вас признал! Чарлушенька, голубчик! Поди поешь.

Пес снял голову с колен Марии и, цокая когтями по гладкому, выложенному белой плиткой полу кухни, побрел к своим мискам.

Миски не стояли на полу. Они висели на черном штыре над полом – большие, тоже, кажется, серебряные. В мисках возвышались горы еды.

Горы мяса, рассмотрела Мария.

Настоящего, хорошего мяса. Вырезки. Не костей.

– Поешь, моя собаченька! – пела хозяйка.

Мария украдкой вытерла ладонями обслюнявленную псом юбку.

– А где Тимофей? – спросила она.

– Сейчас придет, – беспечно ответила тетя-лошадь. – Он на тренировке, в фитнес-центре, потом он у меня ездит верхом! – Ее глаза любовно заблестели. – Отец ему коня купил! Такой красавец конь! Загляденье. И уздечку, и седло, и всю сбрую! И даже – плетку! Что же вы не едите свининку? Грибочки, между прочим, не так себе… трюфели… Вы знаете, сколько стоит один такой грибочек?..

Мария поперхнулась. Закашлялась. Хозяйка выдернула из вазочки салфетку и брезгливо подала ей. Мария выкашлялась, утерла рот, отодвинула тарелку и сказала:

– Спасибо. Очень вкусно.

«То, что я не доела, Чарли отдадут». Мария повернулась и поглядела, как ест собака. Черные вислые яйца пса блестели, как черные лампы.

Мария все-таки дождалась мальчика, хотя тот появился через два часа после обеда. Хозяйка утомилась развлекать репетиторшу, оставила ее в кресле с глянцевым журналом, а сама удалилась в сауну: «Пойду попарюсь! Здоровье прежде всего!»

Но в баню – с собой – не пригласила…

Еще чего, будет она всякий сброд с собой – в роскошную баню – приглашать…

А мы – сброд для них?..

Ну да, как же. Конечно, сброд…

Но мы кое-что умеем и знаем, то, чего не умеют и не знают они, и они без нас – не могут…

Мальчик появился, и Мария поразилась его худобе, нежности, показной грубости, дрожащей беззащитности юности, взращенной в богатой теплице. «Тимофей! – выдохнул он, сдвинув каблуки, как суворовец. – А вы… Марья Васильевна?.. очень приятно». Богатый, а такой худенький, с жалостью подумала Мария.

Они вдвоем уселись за огромный, как плот, стол в его «рабочем кабинете». На столе сидели куколки, много игрушечных лохматых человечков: и девочки, и мальчики. Ребенок, он же еще ребенок, а его – в бассейн, в спортзал, на коня, носом в книжку, носом – в постель… Так же, носом в девочку, тоже богачечку, и выдадут замуж… тьфу, женят, конечно…

Ты из русских писателей кого читал, устало спросила Мария. Тимофей пожал плечами. Молчал.

Глядел на ее тяжелые, рабочие, с синими ветвями вен, большие руки, лежащие на мраморном, в пламенных, огневых узорах, гладком как зеркало столе.

Мария ждала, ждала терпеливо.

Она не так задала вопрос. Она поправилась.

В смысле – любишь кого, уточнила.

«Пушкина», – сказал мальчик тихо, как ей показалось, насмешливо.

Потом Мария много правильного говорила, а мальчик, вынув из ящика стола аккуратную тетрадочку, быстро писал.

Когда они уже заканчивали, в комнату вошла распаренная, краснолицая хозяйка. Вокруг ее головы был наверчено ярко-красным тюрбаном полотенце. От нее хорошо, пряно и свежо, пахло.

– Два часа уже работаете! – бодро бросила она.

«Сказала, будто плюнула», – подумала Мария.

Она встала, огладила на коленях юбку.

– Деньги вам сразу? – брезгливо и вместе покровительственно спросила хозяйка. Ее лошадиный рот дрогнул и обнажил в вежливой улыбке длинные зубы.

Мария покраснела. Кровь забилась у нее в висках.

– Сразу, если можно.

Хозяйка подошла к шкафу, небрежно выдвинула ящичек, не глядя, выхватила несколько купюр, так же не глядя протянула Марии.

И Мария взяла эти деньги, взяла послушно, покорно, как пес берет у хозяйки еду из пахнущих французским мылом рук.

Мялась в смущении. Не знала, куда положить.

Хозяйка, как на подопытного кролика, глядела на Марию, лошадино, нагловато улыбалась.

– У меня сумочка в прихожей осталась, – сжимая деньги в кулаке, с красными как помидорины щеками, сказала Мария.

Когда они уже топтались в прихожей, и Мария надевала куртку, и журчал за спиной фонтан, роняя длинные струи в бассейн, Мария неожиданно для себя сказала хозяйке:

– Вот у вас картины… Знаете, я хотела бы… У меня есть художник один знакомый. Очень хороший художник. Просто превосходный. – И опять краска залила ей щеки: она слишком сладко, приторно хвалила Федора. – У него есть одна картина, так она вам очень подойдет. Вашему дому.

– Что за художник? – спросила тетя-лошадь так, будто говорила: «Знаем, знаем, какие у тебя, нищенки, могут быть знакомые художники». – Известный? У него есть выставки, каталоги? У кого он в коллекциях?

– И выставки есть. И каталоги есть. – «Только денег нет». Она вскинула выше голову. – У него одна работа даже… в коллекции королевы английской.

– Хм! – сказала тетя-лошадь.

– Можно, он принесет вам картину, покажет?

– Что за картина? – Хозяйка склонила голову набок, как птица, и полотенечный тюрбан мягко свалился у нее с головы; она успела поймать сырое полотенце, набросила себе на плечи. Мария глядела на ее жиденькие, мокрые, веревочные волосенки. – Может, я лучше подъеду к нему в мастерскую? Где у него мастерская?

Мария чуть не зажмурилась от ужаса, представив пещерный подвал Федора.

– Нет-нет, он сам привезет, – выдохнула она торопливо, готовно. – Он… ему так удобнее.

– А, ну да, на машине, да…

«Пешком через весь город попрет». Мария постаралась красиво улыбнуться.

– Да.

– А что изображено? А называется как?

– «Песочные часы». Три женщины… три женских торса. На фоне пустыни… золотого песка… Женщины – сами – как песочные часы… Время в них течет… И песок. Женщины нагие, смуглые, груди вперед, талии тонкие, бедра широкие…

– Очень эротично, – прищурясь, – процедила хозяйка. – Пусть привозит. Оценим. И, может, купим. Какой у вашего мастера размах цен?

– Что, что? – переспросила Мария.

Хозяйка поморщилась.

– Это как вы сами решите… как договоритесь, – поправилась она.

Где-то далеко, в комнатах, весело взлаивал слюнявый бульдог Чарли.

6

– Федя, Фединька!..

– Что ты, что ты, Маруська моя… И кулаком стучала в открытую дверь…