Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Послышалось ржание лошадей. Извозчик, восседая на ко`злах, потягивал из фляги разбавленный ром, чтобы скрасить долгий путь. Его темную бороду и волосы уже тронула первая седина, глубоко посаженные зеленые глаза смотрели на мир с тоской и обреченностью, морщины покрыли некогда красивое лицо. Из одежды на исхудавшем теле болтались рубаха с треугольной вышитой вставкой и белые шерстяные штаны длиной до четырех метров, из-за чего их носили с многочисленными сборками. На ногах виднелись потрепанные опинчи – обувь, которая изготавливалась из прямоугольного куска свиной кожи, сгибавшегося кверху и перетягивавшегося лоскутком.
Одна лошадь дернулась, заржала, когда путник проезжал мимо колодца, и остановилась. Извозчик стегнул скакуна хлыстом, но тот не двинулся с места, нервно перебирая копытами и пытаясь развернуться на узкой, заросшей травой тропинке.
– Глупая скотина, а ну пошла!
Мужчина вновь замахнулся хлыстом, но каково же было его удивление, когда прут вырвался из рук и со свистом отлетел в сторону. Вороний крик прокатился по всей поляне, тела птиц полностью заполнили собой небосвод, скрыв луну. Извозчик спрыгнул на землю и, чертыхнувшись, ухватил лошадь за поводья, с силой дернув на себя, но животное мотнуло мордой и через мгновение заржало от страха пуще прежнего. Мужчина обернулся и… безвольно опустил руки, парализованный увиденным.
Из колодца показалась женская рука, которая цеплялась когтями за выступы, выбираясь наружу. Рывок – незнакомка покинула свое убежище и безвольно упала, рвано задышав. Белокурые волосы закрывали лицо, руки хватались за траву, ноги дрожали от напряжения.
Извозчик, в сердце которого еще теплилось сострадание, подбежал к девушке, упал на колени и попытался помочь привстать, но рука прошла сквозь ее тело. Сердце мужчины бешено забилось где-то в горле, когда незнакомка подняла голову и смахнула ладонью спутанные волосы. Лицо покрывала ужасающая сетка шрамов, вместо глаз зияли два темных провала, вокруг которых запеклась кровь, нос больше походил на обрубок, а рот был зашит грубыми черными нитками. Не успел извозчик крикнуть, как девушка вскинула руку вверх, к его сердцу, и, вонзив ладонь в дряхлое тело, сжала влажный пульсирующий орган.
Существо склонило голову набок и попыталось улыбнуться, но кожа, сшитая нитками, натянулась и порвалась, обнажая новые раны. Мужчина учащенно задышал, пытаясь убрать руки незнакомки, но та лишь сильнее сжимала сердце, которое спустя мгновение вырвала из груди жертвы. Извозчик рухнул на землю, в лужу собственной крови: рот был распахнут в немом крике ужаса, безжизненный взгляд устремился на небосвод, в котором летали и кричали во`роны, поджидая добычу, чтобы полакомиться нежными глазными яблоками.
Девушка, удерживая еще бьющееся сердце в ладонях, смотрела на него с любовью и болью. Она провела им по лицу, по рукам и ногам и наконец с силой протолкнула в свою грудь. Сердце извозчика, отвергая чужое тело, начало замедлять ритм, но незнакомка произнесла пару слов, неподвластных простому смертному. С ее плоти медленно сошли призрачные очертания, делая похожей на простую растрепанную девушку, которая потерялась в поле посреди ночи.
Незнакомка встала с земли и, прихрамывая на одну ногу, отправилась в сторону Брэилы, чтобы отплатить сполна за свою смерть.
Часть 1
Сорин Даскэлу
1873 год
Румыния, Валахия
– Да, хорошо, я понял, понял… обязательно что-нибудь придумаю… только что? Нужно будет отправить ответную весточку… Ох уж эта Эрша Аде– лия…
Закончив недовольно бубнить, я отложил в сторону бумагу, исчерченную мелкими заковыристыми буквами, и, шумно выдохнув, откинулся на спинку кресла, обитого дорогой кожей. Подобная антикварная роскошь обошлась мне в целое состояние и кучу потраченного времени, но она того стоила. Шум Валахии и бесконечные разговоры под окном зачастую выводили из себя, но по сравнению с Эршей Аделией, от которой все чаще приходили обращения с требованием приехать и написать иск на соседей из-за постоянных криков, это был детский лепет. Работать юристом в эпоху постоянных войн и сражений за территорию непросто – то и дело вызывали на судебные разбирательства, которые могли затянуться на годы из-за отсутствия практики.
Голову ломило так, будто она вот-вот лопнет под натиском только начавшегося дня, который не сулил ничего хорошего. Посеревшее от толстого слоя пыли и копоти отстраиваемых дорог окно было прикрыто плотной темной шторой, но даже это не спасало от яркого солнца, на котором я не мог долго находиться, – моментально кожа начинала покрываться волдырями, а глаза щипало так, словно туда насыпали песка.
– Сори`н, ты в кабинете, дорогой?
Прозвучал звонкий женский голос. Я издал протяжный стон и, положив руки на деревянную поверхность, опустил на них голову, пару раз приложившись о столешницу. Дверь распахнулась – на пороге появилась Анна, моя невеста. Ее неуемная энергия, бьющая ключом, резко контрастировала с моей – сдержанной и умиротворенной. Может, именно из-за этого нам было хорошо. Легкая на подъем Анна и вечно недовольный Сорин. Похоже, этот странный союз благословили на небесах, раз невеста, несмотря на все мои препинания, все еще не покинула этот дом.
– Дорогой, – ворвавшись в кабинет, защебетала Анна и села на край стола, приподнимая мой подбородок левой рукой. Ее светлого оттенка волосы всегда блестели, точно в лучах солнца, а густые брови и ресницы гармонично смотрелись на бледном лице с голубыми глазами и узкими губами, всегда накрашенными красной помадой. Василькового оттенка халат спустился на одно плечо, оголяя острые ключицы.
Анна улыбнулась и молча протянула мне потрепанный конверт. Я удивленно выгнул бровь, но забрал телеграмму, чтобы вскрыть ее ножом для писем. Достав бумагу из конверта, развернул и пару раз пробежался глазами, не веря написанному. Нахмурив брови, мотнул головой, после положив телеграмму поверх груды бумаг на стол из темного дуба, который, помимо стула для гостей, был единственной мебелью в моем кабинете. Бар, в форме огромного глобуса, который стоял на полу благодаря прочной ножке, я в расчет не брал.
– Что такое, дорогой? Что пишут?
Анна провела ладонью по моей щеке, царапая тонкие пальцы двухдневной щетиной.
– Прислали телеграмму из Брэилы. Местный мэр сообщает, что там остался дом, принадлежащий моему прапрадеду. Им нужно мое согласие на продажу участка – какой-то богач, владеющий сетью кондитерских, хочет их выкупить. Но это, должно быть, ошибка. Прапрадед уехал оттуда, как только они поженились с прапрабабушкой, а дом продали какому-то местному купцу.
Анна приложила палец к своим губам и пару раз задумчиво постучала по ним, всматриваясь в ободранный лоскут обоев багрового цвета на стене.
– А как давно написано письмо? Сам знаешь, почта ненадежна.
– Но не на сто же лет!
– Тут я могла бы поспорить. Посмотри дату отправления.
Кинув недовольный взгляд на Анну, я взял в руки конверт, перевернул его лицевой стороной и удивленно выдохнул. 12 июля 1873 года. Письмо было отправлено две недели назад. Судя по моему недоуменному взгляду, Анна все поняла.
– А ты не хочешь съездить и сам во всем разобраться? Так, чисто ради интереса.
– Делать-то мне больше нечего. Всю жизнь мечтал провести три дня пути в душном поезде, чтобы принять участие в пустом розыгрыше.
– Но, дорогой…
– Анна, это исключено.
Я бросил телеграмму на стол и встал, отчего ножки кресла противно заскрежетали по деревянному полу. Подойдя к глобусу, который стоял в углу кабинета, откинул одно полушарие, точно крышку, достал оттуда бутыль виски и налил жидкость в стакан. Осушив его одним залпом, прижал руку к губам, чтобы заглушить горечь во рту, которая приятным теплом начала распространяться по телу.
Анна, вспорхнув со стола, села на стул и начала читать телеграмму сама. Пробежавшись по ней взглядом, она схватила лупу, которая лежала под грудой бумаг, и прислонила к извещению, начав медленно зачитывать вслух.
– Если Сорин Даскэлу не явится в недельный срок со дня получения телеграммы в Брэилу, агенты потенциального покупателя будут обязаны известить об этом суд и потребовать возмещение за моральный ущерб и утраченную выгоду в случае потери одного объекта строительства.
Я поперхнулся виски. Стерев алкоголь с губ и подбородка тыльной