Может быть, мне поможет пейзаж, который я вижу сейчас. Эти искривленные ветви и неясно вырисовывающиеся стволы… мягкие серые тона, сливающиеся с тусклым золотом увядающих листьев. Я могла бы что-то из этого сделать.

Рядом без причины громко крякает дикая утка, и Чертополошка подпрыгивает от неожиданности. Тильда замечает, что собака слегка дрожит.

– Ты еще не совсем поправилась, да, бедная псина? Пойдем, купим в кафе чипсов.

Они проходят мимо магазина, продающего туристическое снаряжение, удочки и прочие товары для досуга. На двери нет таблички, гласящей, что вход с собаками запрещен – Тильда может войти туда вместе с Чертополошкой. Когда они покидают магазин, на собаке красуется ярко-розовый ошейник с рисунком из синих собачьих следов, и к нему прикреплен такой же поводок.

– Извини за цвет, – оправдывается Тильда. – Надеюсь, тебе стало комфортнее.

Чертополошка недоуменно смотрит на хозяйку, навострив уши и слегка склонив голову набок, но в остальном оставляет мнение при себе. Вместе они направляются домой.

Сирен

В единственной комнате моего дома царят тишина и покой. У меня нет украшенных богатой резьбой кресел, дорогих гобеленов или серебряных кубков. Я живу просто, но у меня есть все, что нужно. Никто не указывает мне, что делать и как. Я предпочитаю одиночество. Иные удивляются: у меня нет охоты жить на защищенном искусственном острове, в обществе людей, но зачем мне защита? Правда, есть и такие, кто желает изгнать меня, но они боятся действовать. И даже поборов страх, они все равно ничего мне не сделают, потому что в глубине души знают – я им нужна. Ибо разве я не защищаю их от бед?

Что же до общества… Я не нуждаюсь в обществе женщин, потому что никогда не встречала той, которая не сравнивала бы меня с собой и не считала, что должна мне завидовать либо, напротив, меня жалеть. Что касается дружбы с мужчинами… я позволю себе отдаться желанию, когда встречу человека, у которого достанет мужества обращаться со мной как с равной.

К тому же рядом со мной – видения. Когда они являются или я отправляюсь туда, куда другим путь закрыт, меня окружают удивительные создания как из прошлых времен, так и из грядущих. Они встречают меня радушно и дарят дружбу и мудрые советы. Как же я могу быть одинокой? С чего мне страдать от недостатка утешения и родственного тепла? На что мне сдалась любовь? Я знаю, к каким глупым поступкам она приводит даже самых стойких людей. Я видела, как здравомыслящие женщины теряли голову от красивых чужаков. Я удивлялась, глядя, как достойные мужи опускались, воспылав страстью к недостойным женщинам. Уж лучше я останусь в одиночестве, чем позволю кому-либо внести разлад в мою жизнь.

Холодными вечерами в маленьком домике уютно и тепло. Его толстые глинобитные стены изнутри потемнели от древесного дыма, а снаружи – от непогоды. Крыша с низкими свесами настелена из тростника, чтобы с нее скатывались дождевая вода и снег. Дверной проем летом завешивает коврик из овчины, а зимой закрывает деревянная дверь. В крыше оставлено отверстие, через которое выходит дым от огня в очаге. Утоптанный земляной пол, твердый и гладкий, я устилаю тростником с той стороны, где стоит мое ложе – дощатый топчан, на котором лежат набитый шерстью мешок и одеяло из овчины. В центре дома выложен очаг – круг из камней, где я поддерживаю небольшой огонь. Мне нравится жечь дрова из плодовых деревьев и душистые травы, чтобы наполнять комнату приятными ароматами. Этим вечером горит яблоневая ветвь, а над нею медленно тлеют веточки тимьяна. У меня есть деревянный табурет, два валика для сидения и простой коврик из овечьих шкур, на котором можно сидеть или полулежать. Над очагом установлен вертел – я могу поджарить птицу или кусок оленины или подвесить котелок, где тушатся мясо и овощи или кипят на медленном огне травяные отвары. В стоящем у стены сколоченном из грубо отесанных досок сундуке в чистоте и сухости хранятся ценные вещи: церемониальные одежды, серебряные украшения, жгуты из переплетенных полос кожи, которые я надеваю на голову, клинки для кровопусканий, кости для гадания, толченые пряности, настойки. Рядом с сундуком стоят два больших прочных сосуда: один – пустой, другой – наполненный медом, и неглубокий таз на случай, когда мне требуется теплая вода для промывания ран или другого врачевания. Остальное я вешаю на стены: головной убор из волчьей шкуры, посох, барабан, топор, корзинку из ореховых прутьев, бурдюк для воды. Мои сапоги стоят у двери: одна пара из мягкой кожи, вторая – из более толстой, для холодов. Рядом с ними на вбитом в стену деревянном гвозде я держу плащ с капюшоном из дорогой темно-красной шерсти – дар принца, преподнесенный от имени общины в знак благодарности за предсказание, которое спасло от разрушительных последствий сильной бури. Нынче вечером, когда я одна и чувствую себя покойно и свободно, я одета только в шерстяную тунику, не туго подпоясанную плетеным жгутом из сыромятной кожи, а из украшений на мне только нитка крашеных глиняных бус и браслет из полированного бараньего рога. Одна, я не заплетаю косы. Не имею обыкновения обильно украшать тело, когда не надо рассказывать о посетивших меня видениях. Отдыхая, я довольствуюсь самыми простыми украшениями и древними рисунками, вытатуированными на коже.

Я готовлюсь ко сну, когда до меня доносится звук шагов, приближающихся по тропинке. Я прислушиваюсь, склонив голову набок. Три человека. Один шагает дерзко, размашисто и шумно, как может шествовать только юнец, грубо будящий все и вся на своем пути. Остальные идут тише, видимо, это женщины. Я надеваю плащ и выхожу из хижины. Посетители окликают меня, чтобы предупредить о своем приближении – как будто я не знала об их приходе! Юнец – племянник принцессы Шон. Он похож на отца и тетку зелеными глазами и смуглым цветом лица. По-видимому, он сопровождает женщин, дабы предоставить им неоценимое благо своей защиты. Юноша отходит в сторону и останавливается – ноги расставлены, руки сложены на груди. В его позе полно заносчивости, но тело принадлежит мальчишке, не закаленному ни годами, ни храбростью, свойственной мужчине. Женщины выходят вперед. Обе закрывают лица капюшонами в слабой попытке замаскироваться. Их уловки не имеют смысла, если учесть дороговизну материи, из которой изготовлен плащ той, что выше ростом, и толщину стана ее спутницы. Последний недотепа, да еще находящийся в подпитии, и тот легко узнал бы их.

Я встречаю гостей с достоинством.

– Добрый вечер, принцесса Венна.

– Прости, что беспокоим тебя в столь поздний час, Сирен Эрайанейдд.

Называя меня полным именем вопреки обыкновению, она желает снискать мое расположение. Принцесса чего-то от меня хочет, это очевидно. Служанка Неста – я легко узнаю ее – топает ногами, пытаясь согреться, и ее хозяйка понимает намек.

– Мне хотелось бы поговорить с тобой. Может быть, в доме нам будет удобнее?

И теплее. Я киваю, открывая дверь, чтобы женщины могли войти, но качаю головой, когда вслед за ними пытается проследовать сын Родри.

– Мы будем чувствовать себя намного более защищенными, если ты останешься снаружи, дабы охранять нас.

Юноша довольно улыбается: ему не хватает мозгов, чтобы уловить насмешку, звучащую в моем голосе.