в утоптанную сотнями ног землю. На его спине белели старые рубцы, а через прозрачную кожу проглядывали ребра. Из груди его вырывалось хриплое дыхание с кашлем. Венд был не жилец, его в тот Марсель и тащить не стоит, сдохнет по дороге.

— Вот видишь, — самодовольно сказал купец, глядя на старика, что встал перед ним, почтительно опустив глаза. — С вами, вендами, по-другому никак нельзя. Вы же хорошего обращения не понимаете. Пусть говорит, что хотел.

Венд произнес что-то на своем языке, а потом одним прыжком оказался рядом, ударив Приска головой в грудь. Тот свалился в пыль и заверещал в ужасе. Старик сел на него верхом, и ударил купца головой в нос, превратив его в кровавую лепешку. Старик захохотал и торопливо заговорил по-своему, но удар копья прервал его сбивчивую речь. Остальные венды встали и, демонстративно плюнув в сторону хозяина, подняли руки вверх и снова что-то запели. Они больше не смотрели на стражников и купца, останавливающего кровь, ручьем текущую из разбитого носа. Им не было до них дела, они спешили на встречу с богом.

— Что сказал этот венд перед смертью? — со стоном спросил Приск, тыча пальцем на старика, разметавшего руки на пыльной земле.

— Сказал, что уходит к богу, как воин, а его братья последуют за ним, — услужливо сказал Само, сохраняя самое почтительное выражение лица, на котором была написана вселенская скорбь.

— Я думал, только даны[27]такие ненормальные, — простонал почтенный купец, с омерзением оглядывая заляпанную кровью одежду. — Неужели и эти в Одина веруют?

— Так и есть, хозяин, — подтвердил раб. — Просто они Одина по-своему называют. Воинские люди, они все одинаковые. Хоть даны, хоть словене.

— Я разорен, — простонал купец. — Двести номисм, двести! Ведь только что этому упырю все отдал!

— Это ты кого упырем называешь? — с угрозой в голосе произнес Хуберт, которого позвали подивиться на невиданное зрелище. Впрочем, в его голосе слышалась надежда, ведь за оскорбление свободного мужа полагалась такая вира, что купец разорился бы окончательно. — Не меня ли?

— Нет, Хуберт, как ты мог подумать! — торопливо ответил купец, которому только в местный суд осталось попасть для полного счастья. — Но ты обманул меня!

— Ты их перед продажей смотрел? — обоснованно возразил плечистый баварец. — Я тебе продал товар, а ты его купил. И я не знаю, чего бы это им вздумалось умереть. Может, им твоя рожа мысли о смерти навеяла. Ты бы улыбался почаще, что ли, тогда и люди к тебе потянутся. Хотя, странно, конечно. Я тридцать лет вендами торгую, и такого дива не встречал.

— Они в Одина веруют, — расстроено ответил Приск. — Бойники какие-то.

— Тогда да, не повезло тебе. Эти работать точно не будут, — обронил Хуберт, не поменявшись в лице, и уже уходя, добавил. — Но ты заходи, как деньги будут. Подберу тебе кого-нибудь.

— Мне конец, — обреченно прошептал Приск, вся надежда которого была на эту поездку. Пока он просидит здесь с оставшимися деньгами, пока здесь появится новая партия рабов, может наступить глубокая осень. Надежда совершить еще один переход была. Но если случится хоть малейшая задержка, то ему придется остаться в Ратисбоне до весны, и кормить все это время толпу рабов, которые начнут умирать от простуды, выплевывая в кашле свои легкие. Пойти в Бургундию зимой — верная смерть. А ведь он просватал старшую дочь, и должен дать за нее достойное приданое, размер которого был уже оговорен. Придется идти к ростовщикам. Это была катастрофа!

Купец сидел, обхватив голову, и стонал, раскачиваясь из стороны в сторону. Самослав смотрел на него взглядом умудренного жизнью человека, изменившим его лицо почти до неузнаваемости. Он выбирал время. По его незаметному жесту хорутане закончили петь и сели на землю, с любопытством глядя, что же будет дальше.

— Хозяин, хозяин, — несмело тронул купца за плечо Само. — Я знаю, как помочь твоей беде. Ты снова будешь богат.

— Что ты такое плетешь, скотина? — убитым голосом сказал купец. — Ты пьяный, что ли?

— А разве ты забыл, что сказал святой Мартин? — вкрадчивым голосом сказал Само. Все, пора брать купца в оборот, он готов.

— Что? — мутными глазами посмотрел на него купец. Впрочем, в его взгляде появилась робкая надежда. — Что ты сейчас сказал? То, что покажется потерей, приведет богатству? Я не верю в сказки!

— Грех тебе хозяин. Тебе же сам святой Мартин помочь хочет! Вот что я предлагаю…, - сказал Само, который оттачивал каждое слово из того, что планировал сейчас сказать. Он все еще не без оснований опасался, что хозяин решит поправить свои дела за счет продажи грамотного евнуха.

Две недели спустя

Земли дулебов раскинулись на левом берегу Дуная, а в соседях у них были чехи, хорваты, мораване, литомержичи, лучане, седличи, лемузы и пшоване. На другом берегу великой реки поселились хорутане и еще одна ветвь хорватов, часть которых шла все дальше на юг. Впрочем, их родичи так и остались в своих лесах, с облегчением восприняв уход нахлебников. Словен становилось все больше, а там, на юге, можно было безнаказанно грабить богатейшие земли. Вот потому и переселялись целые племена на чужбину, беспощадно истребляя ромеев и занимая их дома и пашни. Лишь иллирийцы дали отпор захватчикам, забившись в неприступные горы. Через триста лет их станут называть албанцами. Вся эта земля буквально вскипела шестьдесят лет назад, когда великий каган Баян стремительным маршем привел своих всадников из степей на севере Китая. Мощным ударом он расплескал по сторонам народы римской Паннонии[28]. Германцы-гепиды были уничтожены, а их родственники лангобарды ушли в Италию, отняв ее навсегда у Константинопольских императоров. А вот славянам пришлось тяжело, ведь часть из них стала рабами новых хозяев, а еще часть — их пехотой, которую безжалостно гнали под римские мечи. Под давлением свирепых лучников с длинными волосами, заплетенными в косы, славяне бурным потоком потекли на земли Империи, которая прочно увязла в бесконечной войне на востоке. У великой страны просто не было больше войск. Императоры бессильно смотрели, как дикари, вылезшие из своих лесов в бесчисленном множестве, разоряют Фракию, Иллирию и Грецию. Даже окрестности столицы разграбило объединенное войско аваров и славян. Быстроногие отряды мускулистых парней, одетых в одни лишь штаны, скорым шагом, покрывая по полсотни верст в день, врывались в мирные селения, не видевшие войны со времен Аттилы. И именно там селились новые хозяева, приводя на благодатные земли свои роды. А вот дулебы пока оставались на своих землях, которые заняли после ухода германцев, и никуда уходить не спешили. Грозные авары пока больше смотрели