Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Девятилетний Мигель Анхель Альбизурес услышал, как рядом взрываются бомбы, и от потрясения семена страха глубоко укоренились в нем. В то утро, когда все началось, он завтракал перед школой в одной из столичных общественных столовых, устроенных Арбенсом. Он был в ужасе: настолько потрясен, так перепуган, что едва не обделался, — ровно так, как оно и задумывалось, — и побежал прятаться под скамьями в ближайшей католической церкви{107}.
Арбенс, поняв, что США полны решимости свергнуть его, задумался о том, чтобы сдаться. Его правительство поспешно предложило предоставить United Fruit любые преференции, но было слишком поздно вести переговоры. Коммунисты и некоторые другие деятели призывали Арбенса не слагать с себя полномочий. Двадцатипятилетний врач из Аргентины по имени Эрнесто Че Гевара, живший в то время в городе Гватемала, безуспешно попытался организовать гражданское ополчение для защиты столицы.
Президент подал в отставку 27 июня 1954 г. и передал власть полковнику Диасу, главе вооруженных сил. Диас встретился с послом Пьюрифоем и поверил, что станет приемлемой заменой для Соединенных Штатов. Он сказал Арбенсу, что у него имеется взаимопонимание с людьми из Северной Америки и, если он получит власть, они хотя бы не отдадут страну ненавистному Кастильо Армасу. Это помогло убедить президента покинуть свой пост{108}.
Договоренность действовала недолго. Всего через несколько дней после того, как Диас взял власть, глава резидентуры ЦРУ Джон Дауэрти и его заместитель Энно Хоббинг, бывший начальник корреспондентского пункта Time в Париже, сместили его. «Позвольте вам кое-что объяснить, — сказал Хоббинг. — Вы совершили большую ошибку, возглавив правительство». Хоббинг помолчал, а затем высказался с полной определенностью: «Полковник, вы попросту не соответствуете требованиям американской внешней политики».
Диас был потрясен. Он попросил, чтобы Пьюрифой сказал ему это лично. По словам Диаса, Пьюрифой явился в четыре часа утра и поддержал Дауэрти и Хоббинга. Он также показал Диасу длинный список гватемальцев, которых придется немедленно расстрелять.
«Но почему?» — спросил Диас. «Потому что они коммунисты», — ответил Пьюрифой{109}.
Кастильо Армас, фаворит США, получил власть. В Гватемалу вернулось рабство. В первые несколько месяцев своего правления Кастильо Армас учредил День борьбы с коммунизмом, а также загнал в тюрьму и затем казнил от трех до пяти тысяч сторонников Арбенса{110}.
Эйзенхауэр был на седьмом небе. Хотя Виснер нервничал на протяжении всей операции, это стало очередным триумфом его подхода. После их с Барнсом встречи с президентом они завалились в гостиную Барнса в Джорджтауне и «принялись приплясывать от радости»{111}.
«Народная ежедневная газета» уделила огромное внимание событиям в маленькой стране на другой стороне земного шара. День за днем ситуация в Гватемале оставалась главным материалом передовиц. Заголовки отличались ясностью и однозначностью: «Америка угрожает Гватемале», далее длинная пояснительная статья «Это Гватемала» с картой далекой территории и упоминание «американской агрессии»{112}.
Американская пресса освещала эти события иначе. The New York Times именовала участников переворота «повстанцами», а правительство Арбенса называла «красным» или «коммунистической угрозой» и утверждала, будто власти США «способствуют» организации мирных переговоров, а вовсе не являются организаторами всего случившегося. Большинство сегодняшних историков моментально увидели бы, что маленькая индонезийская коммунистическая газета описывала происходящее точнее, чем The New York Times{113}. На то были свои причины. Сидни Грисон, предприимчивый корреспондент The New York Times, планировал провести расследование и узнать, что за «повстанцы» действовали в Гватемале. Фрэнк Виснер пытался не допустить этого и попросил своего босса Аллена Даллеса переговорить с начальством The New York Times, что тот и сделал. Убежденный, что совершает патриотический поступок, издатель The New York Times Артур Сульцбергер приказал Грисону держаться подальше от этой темы{114}.
У Зайна и его коллег была особая причина уделить много внимания Гватемале. В репортаже с передовицы «Народной ежедневной газеты» от 26 июня говорилось, что происходящее в Гватемале «угрожает миру во всем мире и может также угрожать Индонезии»{115}.
Внутренний документ Госдепартамента, в настоящее время общедоступный, должен опровергнуть мнение, что Вашингтон усматривал в Гватемале «непосредственную коммунистическую угрозу». Как докладывал Луис Халле в записке руководителю подразделения политического планирования, риск состоял не в том, что Гватемала проявит агрессию, а в том, что Гватемала подаст пример, который вдохновит соседей последовать ему. В записке сказано: «Данные указывают на полное отсутствие какой бы то ни было военной угрозы для нас в настоящее время. Хотя мы читаем в открытых источниках, что от Гватемалы три часа лета до нефтяных полей Техаса и два часа до Панамского канала, мы можем быть абсолютно уверены, что способность Гватемалы бомбить и то и другое равна нулю. Недавние поставки оружия никак не повлияли на эту ситуацию, как не повлияют и поставки дальнейшие…»
Реальный риск, вполне ясно объяснил Халле, состоял в том, что коммунистическая «зараза»
…могла распространиться, если Гватемала подаст пример независимости от США националистам всей Латинской Америки. Она может распространиться как пример национализма и социальных реформ. Наконец, что самое главное, она может распространиться из-за предрасположенности жителей Латинской Америки отождествлять себя с маленькой Гватемалой: в том случае, если происходящее будет подано им (как оно им и подается) не как вопрос их собственной безопасности, а как состязание Давида — Гватемалы — и Голиафа — Дяди Сэма. Полагаю, что именно этой последней опасности нам следует больше всего опасаться и стремиться избежать{116}.
Вопрос земельной реформы был наиболее ярким и многократным воплощением принципа «делай, как я говорю, а не как я делаю». Управляя Японией после Второй мировой войны, генерал Макартур протолкнул масштабную программу земельной реформы. В те же годы