— Вот как… вот как. — Он порозовел. — Но вы, я вижу, добавили свои штрихи.

— Эти идеи пришли мне в голову, когда я наблюдал за вами, — признался я.

— Гм… Весьма, весьма похвально.

Когда на следующий день он попросил меня украсить еще один аквариум, я понял, что эту битву выиграл и при этом не задел его чувств.

Мне отчаянно хотелось что-нибудь сделать с огромным аквариумом в витрине — 4,5 фута длиной и 2,6 фута глубиной. В нем плавали самые разные пестрые рыбки. Но я знал, что еще не вправе наступать на права собственности. Поэтому я пока украсил несколько небольших аквариумов, и когда мистер Ромильи привык к этой процедуре, я заговорил с ним на главную тему:

— Мистер Ромильи, можно мне попробовать?

— Что? Наш выставочный экземпляр?

— Да. Он… его все равно пора чистить. А заодно, я подумал, можно было бы его поддекорировать.

— Даже не знаю, — засомневался мистер Ромильи. — Это ведь, как вам известно, очень ценная вещь. Главный экспонат в витрине. Он привлекает внимание покупателей.

Он был прав в том смысле, что внимание покупателей привлекали снующие стайки пестрых рыб, но уж точно не его попытки украсить аквариум, который больше походил на взорванный склеп.

— А можно мне попробовать? — попросил я. — Если ничего не получится, я восстановлю все, как было, даже если мне придется потратить на это полдня.

— Ну, это уже чересчур. — Мистер Ромильи даже обомлел. — Вы же не можете целыми днями торчать в магазине. В вашем возрасте надо иногда гулять… Ну хорошо, попробуйте, и посмотрим, что получится.

На это у меня ушла бо́льшая часть дня, так как в перерывах я должен был обслуживать клиентов, пришедших купить трубочников, или дафний, или древесную лягушку для своего пруда в саду, или еще что-то. Я трудился над огромным аквариумом с усердием, как такой Браун Возможностей[9] в морском варианте. Я строил подвижные дюны и высокие скалы из чудесного гранита. Среди скал разбил лес из валлиснерии и худосочных папоротников. А сверху у меня поплыли крошечные цветы, похожие на миниатюрные водяные лилии. Неприглядные на вид обогреватель, термостат и аэратор я спрятал в песке и под камнями. Когда я закончил и, выпустив в аквариум его обитателей — сверкающих алых меченосцев, и блестящих черных моллинезий, и серебристых рыб-топориков, и переливающихся, как вечерняя площадь Пиккадилли, голубых неонов, — отступил на шаг, чтобы оценить свою работу, я был впечатлен собственной гениальностью. К счастью, мистер Ромильи пришел в восторг.

— Восхитительно! Просто восхитительно! — повторял он.

— Мистер Ромильи, вы же знаете, как говорят. Хорошему ученику нужен хороший учитель, — скромно напомнил ему я.

— Вы мне льстите, вы мне льстите. — Он игриво погрозил мне пальчиком. — Это тот случай, когда ученик превзошел своего учителя.

— Я так не думаю. Но мне кажется, что я скоро выйду на ваш уровень.

После этого мне было позволено украшать все клетки и все аквариумы. Мне кажется, мистер Ромильи с облегчением вздохнул, что теперь ему не надо вкладывать свой отсутствующий артистический дар в столь трудоемкий процесс.

После экспериментов я всегда обедал в маленьком кафе неподалеку. Там я подружился с официанткой, которая в обмен на мою лесть приносила мне двойную порцию сосисок с картофельным пюре и предупреждала о том, что ни в коем случае не следует сейчас брать ирландское рагу. В один из таких дней я обнаружил короткий путь в кафе по узкой улочке с магазинчиками и вознесшимися жилыми домами. Улочка была вымощена булыжником, и мне сразу показалось, что я попал в диккенсовский Лондон. Сначала меня встретили ряды деревьев, а дальше лавчонки, лавчонки. Тут-то я и обнаружил, что мы не единственный зоомагазин в округе. Еще один принадлежал некоему Генри Беллоу.

Грязная витрина площадью около шести квадратных метров и пару футов в глубину была доверху заставлена маленькими клетками, и в каждой по одной, по две птицы: зяблики, зеленушки, коноплянки, канарейки, волнистые попугайчики. Пол в витрине совершенно погряз в шелухе от семечек и птичьих экскрементов, зато в клетках был образцовый порядок, в каждой лежали зеленые листики салата или крестовника, а на самой клетке красовалось объявление, сделанное неровными печатными буквами: «ПРОДАНО». Изнутри стеклянная дверь была занавешена пожелтевшей от времени ажурной занавеской, а между ней и стеклом висела картонка со словами «МИЛОСТИ ПРОСИМ», написанными готическим шрифтом. На обороте, о чем я узнал позже, так же вежливо вас извещали: «К СОЖАЛЕНИЮ, МЫ ЗАКРЫТЫ». За все дни, что я проходил мимо, спеша на обед, я ни разу не видел, чтобы кто-то зашел или вышел из этого магазина. Он казался безжизненным, если не считать редких полусонных прыжков в витрине с ветки на ветку какой-нибудь птички. Уже не первую неделю я задавался вопросом, почему этих птиц не забирают те, кто их купил. Не могли же все они одновременно передумать? А если бы даже такое маловероятное событие случилось, почему хозяин не снимает объявления «ПРОДАНО»? За ограниченное время, отпущенное на обед, я не успевал разрешить эту загадку. Но однажды мне представился такой шанс. Мистер Ромильи пританцовывал в нашем заведении, напевая «Я деловая пчелка», а потом спустился в подвал, и оттуда вдруг раздался фальцет, в котором сквозил ужас. Я заглянул в проем, пытаясь понять, в чем моя вина.

— Что случилось, мистер Ромильи? — осторожно поинтересовался я.

Он появился у подножия лестницы, в смятении держась за лоб.

— Болван, болван! Какой же я болван! — распевал он на все лады.

Заключив из этого, что моей вины тут нет, я осмелел.

— Что случилось? — спросил я уже другим, участливым тоном.

— Трубочники и дафнии! — трагически воскликнул он, снял очки и принялся их лихорадочно протирать.

— Закончились запасы?

— Да, — загробным голосом подтвердил он. — Болван! Какая невнимательность. Какая нерадивость. Я заслуживаю увольнения. Глупейший из смертных…

— А нельзя их взять в другом месте? — прервал я это словесное самобичевание.

— Мне же их присылают с фермы, — доходчиво объяснил мистер Ромильи, как будто я был иностранец. — Я заказываю, а они присылают мне на выходные. А в этот раз я, болван этакий, забыл заказать!

— А в другом месте нельзя заказать? — терпеливо повторил я свой вопрос.

— Гуппи, меченосцы, черные моллинарии — они же не могут жить без трубочника! — В своей жалости к себе он уже дошел до истерики. — Они обожают эту еду. Как я буду смотреть на их надутые мордочки, тычущиеся в стекло? Как я смогу есть ланч, когда эти голодающие существа…

— Мистер Ромильи, — перебил я его решительно. — Мы можем заказать трубочника еще где-то, кроме фермы?