дал наказ воям своим идти в Окуни, вести коней и дожидаться опричь Новограда его самого. С дядькой спорить не стал – упрям сивоусый – и крикнул ему идти на насаду.

– Давно бы так, пёсий нос! Если посекут, так уж вместе и поляжем. Оно и к лучшему, Глебка. Мне вон не придется домой к жёнке вертаться. Вдруг в Нави сыщу паву покрасившее, а? – Вадим развеселился, подпихнул Глеба локтем.

– Погоди радоваться, дядька. Сам еще запросишься к Вейке своей на лавку, да под теплый бок. – Подтолкнул пожившего к сходням, а сам обернулся к Владе: – Остаться думаешь?

Она покачала головой, поднялась легко с лавки и пошла к мосткам. Прежде чем ступить на сходни, вздохнула глубоко, зажала в кулачишке оберег свой, а уж потом и зашагала. Глеб шёл позади нее, смотрел как косы золотистые извиваются, как блестят на солнце. Слышал, как за его спиной сопит рыжая. Хотел опять напугать, но не стал: сходни-то хлипкие, того и гляди упадет девка в холодную воду Волхова.

Оказалось, не о той пёкся! Влада оскользнулась на сходне, начала вбок заваливаться. Пришлось подхватить знахарку, чтоб не сверзилась. Если б знал, что после случится, может, и не тянул так жадно рук к чужой жене.

Огнём окатило, едва не спалило! По жилам пламя полилось неуёмной рекой! В глазах засияло ровно в тот миг, когда услыхал стон Влады. На насаду не взошел – взлетел, будто крылья выросли, и сил прибавилось стократно! Поставил знахарку и придержал за плечи. И не за тем, чтобы не упала, а потому, что чуял – от нее и сила та, и крылья, отпустить не мог никак.

Влада охнула, разжала кулак и выронила из руки оберег. Тот покатился резво, стукнулся о бортец и улёгся.

– Что? – Глеб голоса своего не узнавал. – Что ты?

Не ответила, на руку свою смотрела. Посмотрел и Глеб, а там, на ладони ожёг, аккурат по обережному кругу. Прямо на глазах Чермного пятно светлело, уменьшалось, а потом и вовсе исчезло.

– Посторони-и-и-и-сь! – по сходням бодро шагал человек с поклажей на широких плечах. – Туда, туда ступайте. Чего ж на дороге стоять? – когда увидал, кому выговаривает, аж посинел и едва не упал.

Глеб и смотреть не стал, кто там и почему синеет, вцепился в плечо Влады и потащил к борту подальше от чужих глаз, а уж там и напустился:

– Сей миг не расскажешь, что творится, шею сверну. Упреждал, что нежити рядом со мной не место? Упреждал. Говори, – и застыл перед Владой, будто горой навис.

– Владка, глянь, ты оберег свой обронила. На-ка, – рыжая подошла, покосилась опасливо на Глеба и протянула Светоч.

Чермный оглядел рыжуху, призадумался, а потом цапнул её за руку. Держал крепко, ждал чего-то, однако не дождался. Разве что наново удивился тому, как потешно Беляна пучила глаза от страха.

– Дай сюда, – оберег из рук рыжей взял, покрутил в пальцах, а потом уж обернулся на Владку, что стояла в задумчивости, если не сказать в забытьи. – Беляна, иди-ка к дядьке Вадиму, пусть обскажет, где вам притулиться.

Рыжая еще сколько-то время похлопала ресницами, но пошла. А как не пойти? Глеб бровь изгибал гневно, пугал. Спустя время, обернулся к Владе:

– Руку дай, – и протянул к ней ладонь большую.

Она и подала без боязни, а промеж того Глеб усмотрел еще и интерес ее жгучий. Медлить не стал – вложил оберег в ее руку и зажал своей покрепче.

Глава 8

Дар Прави щедро влился во Владу, изумил ее и обрадовал. Такой мощи, такой отрады не чуяла даже до свадьбы с Нежатой. Едва удержала в себе силу, едва не вспыхнула соломкой сухенькой. Но знала, если бы запылала – погибла бы счастливой.

– Вон как… – Чермный выпустил ее руку и сей миг дар померк: но оставил во Владке силу, будто наполнил её, как посудину какую. – Волхва, значит. Узнаю, что ворожишь со мной, щадить не стану. Разумела? Ты жива лишь потому, что скверного не сотворила. Смотреть за тобой буду неустанно, глаз не сомкну. Увижу, что нечисть ты, сама знаешь, что будет. Посмеешь близко подойти ко мне или к Вадиму, пеняй на себя.

Владка головой замотала, хотела говорить, за язык ослушался: замер, словно прилип. Но очухалась, затараторила:

– Нет, нет, и в мыслях не было. Глеб, слушай, послушай меня, не было во мне дара. Ладой Пресветлой клянусь!

А Чермный склонился к ней и взглянул строго:

– Врешь, поди? Какого рожна я тебе верить должен?

Ответа ждал нетерпеливо: кулаки сжал, брови насупил. Владка и разумела, что и сам он почуял что-то, а вот что?

– Глеб, ты ведь не просто так принялся Беляну за руки хватать? – После слов её Чермный сделался мрачен, опалил взглядом тёмным, но Влада не убоялась: – Ответь, что почуял?

Чермный долго разглядывал Владку, молчал и супил брови. Потом уж высказал:

– Что почуял, не твоё дело. Но разумею, что оберег твой непрост. Откуда взяла?

– Бабушка дала, велела беречь. Простой оберег-то, нет в нем силы, кругляш и только. Давно ношу его, не снимаю, заметила бы… – Влада ладонь разжала и разглядывала Светоч.

– В твоих руках оберег силён, ни в иных чьих. – Глеб говорил, будто сам с собой. – Видно, правду говоришь, Влада Скор. Сама не ведала, что за пакость при себе таскаешь. Чего смотришь? Ты не меня бойся, а дара своего. В узде его не держишь, сыплешь искрами, что пожар, волхва неумелая. Ступай и помни, меч мой в огне Перуновом опалён, никакой нечисти не боится. Да иди уже! Век стоять тут думаешь?

Влада отвернулась и пошла скоренько к Беляне, что уселась у невысокого борта на мягкие кули с рухлядью. Устроилась рядышком и замолкла, разумея, что слова Чермный кинул верные. С того и затрепыхалась: дар-то шаловливый, пойди, удержи.

Пока раздумывала ведунья, пока слушала тревожный шепот подруги своей, насада отвалила от берега и вышла на простор Волхова. Мужики на веслах сильно-то не тянули: вода сама несла по течению – скорому и вольному –