Сидовски насупленно жевал сэндвич.

«Папа, ну пожалуйста. Ты меня своей любовью и опекой просто душишь». Так его всю дорогу упрекала старшая дочь, когда он выказывал свои опасения по поводу ее свиданий. Вот и это из той же оперы.

— И кстати, для протокола, — улыбнулась Тарджен. — Я сама напросилась, чтобы меня назначили к вам. Можно сказать, выклянчила.

— Будем надеяться, что не пожалеешь. Иногда ужасней оказывается получить как раз то, чего ты хотел.

Сидовски закончил свой перекус.

— Ладно, пойду подышу свежим воздухом. Скажи парням Гувера, что я гуляю вот с этим. — Он показал ей взятый напрокат мобильник и вышел наружу.

Прогулка по дворику в сторону парка приводила в порядок мысли, а ночная прохлада придавала сил. На краю пруда Сидовски понаблюдал за лебедями, спящими, засунув головы под крылья.

Это мог быть тот же тип, который убил Таниту Доннер. Поймать его, и окажутся раскрыты оба дела. Так рассуждали в департаменте. Расчет шел на быстрый результат, прежде чем дело увязнет и выйдет из-под контроля.

Сидовски подобрал два округлых камешка и встряхнул их, словно игральные кости. Все как-то чересчур упрощено. Сориентировано на первое дело. Хотя может быть и совпадение.

Он посмотрел на затемненные окна студии Мэгги Беккер.

И бросил камешки в пруд, вспугнув лебедей.

— Сегодня утром я посещала могилу моего ребенка.

Анджела Доннер чувствовала на себе взгляды скорбящих об утрате — группы, которая собиралась здесь раз в неделю. Когда очередь доходила до Анджелы, та всегда испытывала тяжесть. «Не стыдись, не смущайся и не бойся. Мы вместе» — таков был девиз группы. И все же это было нелегко. Анджела мучительно стеснялась.

В свои двадцать один она страдала избытком веса, а жила на пособие вместе с отцом, которому из-за рака ампутировали по колено обе ноги. Когда подходило ее время говорить, она никак не могла сдержать волнение. Вот и сейчас она с виноватой улыбкой извинилась.

— Со мной туда ездил папа. Мы принесли свежие цветы. Мы всегда так делаем.

Анджела погладила розовую ленточку, которой был перевязан замасленный пакет еды навынос. Его она держала на коленях, как молитвенник.

— Сегодня, когда мы добрались до места упокоения Таниты Мари — оно такое красивое, в тени большой плакучей ивы… Я начала толкать папино кресло, а он указывает и говорит: «Послушай, Энджи. Что это там на камне?» И тут я вижу: ветер занес туда этот самый пакет. Папа хотел пожаловаться смотрителю. Но я сказала: «Не надо».

Анджела погладила пакет, а затем сжала его в пальцах.

— Я взяла этот пакет и сложила его. Взяла ленточку с букета от нашего прошлого посещения, красиво обвязала его этой ленточкой и оставила. Потому что изо всех сотен надгробий на детском кладбище этот пакет прилетел на могилку именно моей девочки. Значит, прилетел он неспроста. Как и все маленькие детки в этом городе, моя была убита.

Лампы дневного света тихо жужжали. Анджела неотрывно глядела на пакет в своих пухлых руках. Группа слушала.

— Но в чем же причина? Отчего убили моего ребенка? Я была хорошей матерью. Я любила ее. Почему ее у меня отняли? Как мог кто-то проявить такую жестокость? Папа говорит, тот, кто способен убить ребенка, должен уже сам быть мертвым изнутри. Так почему же полиция не может найти убийцу моей девочки? Он все еще где-то на свободе. И может убить еще кого-нибудь из детей. — Ее голос стал совсем тихим. — Я знаю, что прошел год. Но иногда, ночами, я все еще слышу, как она плачет и зовет меня.

Анджела поднесла пакет к лицу и тихо заплакала.

Со стула встала Лу Дженсен, опустилась перед Анджелой на колени и обняла ее.

— Правильно, дорогая моя. Не молчи. Пусть это выйдет со слезами.

Лу знала, что такое боль утраты. Два года назад ее тринадцатилетний сын Алан был убит выстрелом в голову, когда на велосипеде ехал через парк домой. Там его Лу и нашла. Она знала цену скорби.

Доктор Кейт Мартин сделала в планшете пометку. Ее группа прогрессировала. Проявления сочувствия, утешения и сострадания стали теперь обычным явлением. Еще не так давно Лу, жена адвоката из округа Марин, не могла найти в себе сил раскрыться в общем потоке горя, которое изливал каждый из здесь присутствующих. Теперь благодаря Анджеле Лу исцелялась. Смерть, великий уравнитель, отняла ребенка у каждой из этих женщин. Теперь, словно потерпевшие кораблекрушение, они крепко держались друг за друга и выплакивались.

Доктор Кейт Мартин сама едва сдерживалась.

Делая пометки, она вытягивала манжеты своего блейзера, чтобы скрыть шрамы на запястьях.

Глядя, как Анджела лелеет пакет, Кейт вспоминала о листьях, которые сберегала при каждом посещении могилы своих родителей.

Кейт было восемь, когда она однажды вечером дожидалась из кино мать с отцом. За ожиданием они играли в карты с соседкой, миссис Кук. Уже на ночь глядя к их дому подъехала служебная машина, и в дверь постучался полицейский. Старуха поднесла ко рту свою ладонь в старческих веснушках; Кейт в прихожей стояла босиком в халате. Миссис Кук у двери с тихой тревогой слушала молодого офицера, который держал в руке снятую фуражку. Что-то здесь было не так. Миссис Кук, раскрылив руки, подлетела к ней и, прижав к своей пахнущей нафталином кофте, сообщила, что на дороге произошла жуткая, ужасная авария.

— Теперь ты одна, дитя мое!

Кейт отправили к материной сестре. Там, на свиноферме в Орегоне, она стала жить со своей теткой Эллен, ее мужем Майлзом и их тремя сыновьями.

Та жизнь была ей ненавистна.

Они были совершенно чужими людьми, а к ней относились как к жалкой падчерице, что принесла в их дом известие о смерти. Девочку поселили в отдельной комнате и всей семьей ее чурались.

Единственным счастьем для нее было, когда раз в год ее вспоминали как бедную родственницу, откладывали работу и усаживались в семейный фургон для поездки в Калифорнию на кладбище, где лежали ее родители.

Дядя Майлз те поездки терпеть не мог.

— Подумай, Эллен, в какие денежки нам это обходится и зачем вообще все это! — ворчал он во время их последней совместной поездки.

Старшие мальчишки всю дорогу изводили Кейт приставаниями.

— Ты, несмеяна. Что ж не осталась в своем Сан-Франциско? Нам всем от тебя тошно.

Самому старшему, Квентину, было пятнадцать, и он обожал колоть свиней.

— Ага. Осталась бы и жила на том дурацком кладбище, раз оно тебе так нравится. А?

Льюису, подпевале Квентина, было тринадцать.

Тетя Эллен прикрикнула, чтобы они прекратили. На кладбище, после посещения родительского надгробья, Кейт набрала листьев и пошла обратно к машине. Двое братьев пристроились за ней и начали привязываться.