— Но ведь это все шло от Шука, а Уоллес не имел никакого отношения…

— В ту пору ты был прав наполовину. Только мы не могли тебе в этом признаться. Я хотел было, но вышло решение никому не разглашать.

— То есть Уоллес тоже был замешан?

— Да. Хотя убил ее Шук. Тем своим копанием ты нас всполошил не знаю как. Ты был не в курсе, что на Уоллеса тебя вывел Шук, думая, что мы все на Уоллеса и повесим. Мы знали, что он замешан, но он был не один. Нам нужно было, чтобы он раскрыл своего подельника, которым оказался Шук.

— Получается, ты меня и подвесил за пятки над тем костром, судебным процессом?

— Мне больно было видеть, как ты через все это проходишь, но ты сам себя подвесил, Том. Я же говорил тебе: сиди не дергайся.

— А Шук не боялся, что Уоллес на него настучит?

— Нет. Шук довлел над ним психологически. А напоследок накормил дерьмом, разыграв Уоллесу по телефону свое самоубийство. Тот тогда и решил, что мы идем за ним. А тут ты, первый из репортеров со своим дознанием. Это и захлопнуло крышку его гроба. Шук был ублюдок умный.

— Ну а Келлер?

— Что я могу сказать? Ты знал его, как никто другой. Ты же практически раскрыл это дело, хотя в дальнейшем я буду утверждать, что никогда тебе этого не говорил.

Рид усмехнулся.

Сидовски продолжал:

— Келлер нашел свой конец на дне Тихого океана, как и хотел. Теперь он лежит на столе в морге, избавленный от страданий, как и Шук. И знаешь что? С их отсутствием миру дышится чуть легче.

— Впору заводить песню, Уолт?

Сидовски допил кофе и пульнул бумажный стаканчик в мусорку.

— Возможно. Ну что, мне пора. Проведаю моего старика, вернусь домой, покормлю птиц. Ты б подъехал как-нибудь, что ли? Я возьму свежей колбаски, яичного хлеба из польского магазина. А ты пивка с собой прихватишь.

— Я-то думал, это ты у меня в долгу. Я раскрываю за тебя дела.

— Ишь ты. Молод еще. Еще даже можешь при желании устроиться в полицию Сан-Франциско. Если надумаешь, я замолвлю словечко. Или кишка тонка?

— Муштру, Уолт, не люблю. А вот опасность — да.

— Опасность любишь? Ну так приезжай к моему старику на стрижку и бритье.

Сидовски сердечно хлопнул Рида по плечу:

— Передавай привет семейству, Том.

Прежде чем идти наверх, Рид зашел в санузел, сполоснуть лицо. Усталость неимоверная; надо бы принять душ, побриться. Тело местами до сих пор поламывало. Он был так близок к тому, чтобы все потерять.

И сделал бы все, что угодно…

Как Келлер?

«Глаза, вселяющие непокой в мои сны».

Рид знал, что прежним не будет уже никогда.

Ему дан второй шанс.

Написание первого романа никогда не осуществляется в одиночку. И я бы хотел поблагодарить свою семью, моего литературного агента Милдред Мармур и ее коллегу Джейн Лебовиц, легендарного отставного инспектора полиции Сан-Франциско Эда Эрделатца из отдела по расследованию убийств, Энн Лафарг и команду в Кенсингтоне, Карстен Страуд, Маргарет Даймент, монахинь из Академии Святого Михаила и школы Святого Розария, Кена Макгугана, Пола Рида, Венди Дадли, Мэри Гилкрайст, Питера Уэя, Дороти Проктор, Шарон Селлитто, Холли Десимон, Билла Томпсона, Питера Блоха, Мэри Эйкинс, департамент полиции Сан-Франциско, сан-францискский филиал ФБР, Королевскую канадскую конную полицию, полицейскую службу Калгари, а также моих многочисленных друзей в правоохранительных органах по всей Северной Америке, которые предложили мне свою помощь и дали возможность заглянуть в свои сердца.

Хотелось бы также поблагодарить всех моих друзей и коллег по новостному ремеслу. Я знаю, что вы бывали там, и знаю, что вы все знаете.