— Мужайтесь, Натан. И никогда не теряйте надежды.

— Агенты вам что-нибудь говорили?

— Закидывали удочки насчет тебя и нашего проекта. Склонен ли ты к азартным играм, не скопилось ли у тебя неоплаченных долгов, способен ли ты приторговывать инсайдерской информацией.

— Вот как?

Голос Натана балансировал между гневом и неверием.

— Я послал их к чертям и велел заниматься поисками твоего мальчика. Ты один из наших лучших людей. Выдающийся во всех отношениях.

Натан считал Брукера неуклюжим старым бесхребетником.

— Послушай, Натан. Не буду загружать тебя разговорами. Сейчас я позвоню в правление. Думаю, мы сможем выделить тридцать, а то и пятьдесят тысяч с нашего корпоративного счета пожертвований. Они будут в твоем распоряжении. Пусть это будет награда, выкуп, все, что угодно, лишь бы ваш сын возвратился к вам в целости и сохранности. Как ты знаешь, у нас с Рут у самих девять внуков. И сейчас мы молимся за Дэнни, Мэгги и за тебя.

— Спасибо вам, мистер Брукер, — сказал Натан перед тем, как повесить трубку. И уткнулся лицом в ладони.

— Мистер Беккер, нам надо продолжить работу над фотороботом, — напомнил Микелсон.

Глядя в свои пустые ладони, Натан тяжело шевельнул челюстью.

— Это я во всем виноват. Я один. Мне надо было за ним следить. Наш малыш. Ему столько же лет, сколько той убитой девчурке. Что, если… если… О боже! Что я тут делаю? Я же должен идти искать своего сына!

Натан, как зомби, двинулся к двери. Дитмайр ухватил его возле порога. На помощь ему пришел Сидовски, и они вместе удерживали Натана, пока тот наконец не сломался и не зарыдал сухо, страшно, без слез.

Ночью в доме Беккеров воцарилась гнетущая тишина. Под диваном Сидовски заприметил какой-то предмет, вытащил — оказалась детская бейсболка с логотипом «Джайантс»[16]. По всей видимости, Дэнни. В ткани кое-где застряли светлые шелковистые волосики. В викторианской Европе родители состригали и бережно хранили локоны своих мертвых детей, для памяти.

Зазвонил один из полицейских телефонов. Трубку схватил Дитмайр, послушал, отрывисто сказал «Секунду!» и передал ее Сидовски.

Это был лейтенант Лео Гонсалес.

— Дай мне расклад, Уолт.

Сидовски доложил обстановку, глядя через занавески гостиной на полдюжины полицейских машин, фургон наблюдения без опознавательных знаков и репортерские машины у въезда.

— Как насчет Доннер, Уолт? Можно вести речь о серийном убийце?

— Пока рановато, Лео.

— Пожалуй. Отец может опознать плохого парня?

— Не знаю. Сейчас составляем фоторобот.

— У нас тут люди всю ночь будут искать концы в Бальбоа и Джордан-парке, — сказал Лео. — На помощь бросим отдел нравов и убойников. Прошерстим реестр, посмотрим, что выплывет. Проверяем также тюрьмы и психушки на предмет побегов, уходов, недавних выписок и жалоб соседей. Окрестные дома тоже.

Гонсалес обещал к рассвету прочесать весь парк и пройтись с рейдами по барам, борделям и стрип-клубам.

— Мэр связывался с шефом. Такая поддержка нам на руку.

— Ты говоришь очевидные вещи, Лео.

— Извини за твоего нового напарника. В понедельник это должно было официально состояться в отделе. Честь по чести. А тут…

— Все нормалек, Лео.

— Я тоже тебя люблю, дорогуша. До связи.

Позже Дитмайр ушел в кабинет к Натану и художнику. Тарджен находилась наверху с Мэгги. Раст просматривал отчеты. Сидовски одолжил его сотовый телефон. От прессы снаружи мобильник защищали шифрованные частоты. Стремясь улучить минуту уединения, Сидовски прошел на кухню. Там он бродил и оглядывал черно-белый кафельный пол, витражные окна, кружевные занавески, сводчатые двери, ведущие во внутренний дворик. Стол был, похоже, из клена. К дверце холодильника на уровне глаз была магнитом пришпилена газетная вырезка с советами, как себя вести при землетрясении.

А при похищениях? Ниже магнитики с утенком Дональдом и Микки-Маусом держали детскую раскраску с накорябанной внизу буквой «Д». Рядом висел календарь со смурфиками[17]. В нем на пятницу, в два часа дня, Дэнни была назначена встреча с врачом.

Сидовски набрал номер своего старика в Пасифике.

— Але?

— Привет, пап. Домой нормально добрался? — спросил Сидовски на польском.

— Да хорошо, без проблем. Шестьдесят долларов за такси — ты представляешь? Раньше за такие деньги дом можно было купить. Я вот помню.

— Так кто там нынче выиграл?

— «Атлетикс», десять — восемь.

— Разыгрались, стало быть, с моим уходом?

— Ты всю ночь будешь со своим делом работать? Я тут смотрел по телевизору. Худо дело. Аж сердце ноет.

— Да, пап. У меня всегда сердце ноет, когда в центре этого оказываются дети.

— И что этих сволочуг на такое тянет? Чего им неймется? Безумие, просто безумие. Я б того мерзавца своими руками застрелил.

— Пап. Мне с этим делом работы предстоит по горло, но я, как смогу, все равно к тебе вырвусь.

— Да уж само собой.

— Чем завтра думаешь заниматься?

— Надо съездить Джона подстричь. Помнишь Большого Джона?

— Отставного водителя автобуса?

— Его. Надо ему стрижку сделать.

— Вот правильно. Молодец. Ну ладно, пап, мне работать пора.

— Конечно. Давай, сынок, лови того гада. И пристрели.

— Постараюсь, пап. Ну, пока. Спокойной ночи.

Чувствовалось, как тело пробирает усталость. Сидовски сел, налил себе кофе и взял магазинный сэндвич с пастромой.

Неожиданно на кухню вошла Тарджен.

— Так вы в самом деле убили человека? Круто. А досье вел Дитмайр? — Сев рядом, она потянулась к кофеварке. — Расскажете как-нибудь на досуге?

— Поглядим.

Тарджен улыбнулась, отпила кофе и отвела нависшую на один глаз челку.

Хорошенькая. Есть что-то общее с его дочерьми. Сердце проникалось теплыми, с грустинкой мыслями.

— Прости, я так и не был знаком с твоим отцом.

— Это тоже было давным-давно. Знаете, — сменила тему Тарджен, — я, наверное, сегодня еще заеду в отдел и ознакомлюсь с делом Доннер.

— На Лонни не обращай внимания. А в курс дела я тебя введу. Впереди ночь длинная.

— Хорошо. Только раз уж речь зашла о Дитмайре: я ценю вашу помощь, инспектор, но защищать меня ни к чему.