– Уж не затеял ли Хельги опять пойти на греков? – гадал Олав в кругу своих приближенных. – В тот раз он удачно сходил, но с договором цесари тянут уже три лета. Не задумал ли он подтолкнуть их копьем в задницу и просит нас о помощи?

– Тогда нам придется решать, куда идти – с ним или на сарацинов, – напомнил Торстейн.

– Я не прочь побывать у греков, пока в силах натянуть лук! – усмехнулся Альмунд. – Да и парням охота поглядеть, как виноград растет.

– Годо не вернется домой без цесаревой дочери, после того как Свен так отличился со своей женитьбой! – воскликнул Олав, и все засмеялись.

Заключения договора с цесарями, который дал бы право возить свои товары на константинопольские торги, с одинаковым нетерпением ждали и в Киеве, и в Хольмгарде. Еще один, новый путь к источникам серебра, золота, шелка, вина и прочего был очень важен на случай возможного разлада с хазарами.

– Если с самим Хельги ничего не случилось! – многозначительно заметила Сванхейд. – Он ведь человек уже не молодой…

– И этого нельзя исключить… – задумчиво ответил Олав.

Они с женой переглянулись. Если так, то следующий киевский князь сейчас находится в их доме, а это повод призадуматься.

Лет двадцать пять тому назад через Ладогу и Хольмгард прошел на юг некий вождь с дружиной по имени Хельги сын Асмунда, Хельги инн Витри, как его звали свои, то есть Хельги Хитрый. Он происходил из рода Скъёльдунгов, но ютландскими Кнютлингами был вытеснен из своих владений и отправился на Восточный путь поискать новых. Олав, в то время ребенок, самого Хельги не запомнил, у него осталось в памяти лишь смутное ощущение, будто происходит нечто важное. Это называлось «когда здесь были даны», и суть дела ему уже потом передавали отец и мать. Хельги желал отправиться в сторону чуди, где можно раздобыть ценные меха и восточное серебро, но туда его не пустил Хакон, отец Олава и тогдашний владыка Хольмгарда: этими мехами он сам брал дань, а потом сбывал хазарам. Уже более ста лет дорожка, вымощенная серебряными шелягами, тянулась с юго-востока, от берегов Хазарского моря, на северо-запад, до крайних пределов Страны финнов, за которой только Ётунхейм, и по этим светлым следам сюда, на Восточный путь, снова и снова стремились отважные охотники за славой и богатством.

– Но я не возражаю, если ты пойдешь на юг, – сказал Хакон молодому вождю. – Там уже немало русов – в Сюрнесе на верховьях Днепра, в Киеве на полпути к Греческому морю. Я слышал, лет двадцать назад они ходили на то море викингскими походами и стяжали славу. В тех краях отважный человек найдет свою долю.

Хельги понимал: те русы, что сидят на Днепре, не более самого Хакона захотят делиться своим счастьем. Но биться с Хаконом он был не в силах, и оставалось принять то, что ему предлагали.

Хакон, признаться, думал, что более никогда не услышит об этом удальце, что Хельги сгинет на славянских реках или будет убит в борьбе с Хёскульдом из Кенугарда, имевшим в союзниках самого цесаря. Но нет – изгнанника любили боги и вели туда, где припасли для него лучшую долю. Прошел год, и от Хельги прибыли посланцы: он сообщал, что овладел Кенугардом и прилегающими к нему землями, и теперь предлагал Хакону союз на равных. Пока что Хакону не было большого толка в этом союзе: земля Полянская, зажатая между древлянами на правом берегу Днепра и хазарскими данниками – на левом, ничего важного не могла ему предложить. Но Хельги и это сумел изменить. В ближайшие пять-семь лет в Хольмгард приходили вести о том, что он подчинил себе земли по Десне, до того подвластные хазарам. Это уже было важно: по Десне проходил торговый путь на верховья Оки, а потом на реку Дон, в город Саркел и далее в страну хазар. Туда увозили ценные меха северных лесов, а взамен доставляли шелк, серебро, другие сокровища восточных стран. На севере все дивились: видно, уж очень плохи дела у хазар, если они выпустили из рук такой важный узел торговых путей. «Думаю, это ненадолго, – говорил тогда Хакон. – Каган соберется с силами и вернет свое добро!» Два-три года Хакон выждал, не пришлет ли каган войско, чтобы вышвырнуть наглеца из Киева, которым когда-то, сто лет назад, владели сами хазары. Но у того, как видно, нашлись более важные заботы, чем судьба глухого клочка земли на другом краю света. Каган умер, нового по каким-то неведомым здесь причинам хазары так и не выбрали, а правившие вместо него хакан-беки были заняты чем-то другим. Десна и прилегающие земли оставались подвластны Киеву.

Этот успех Хельги Хитрого многое менял и для Хакона: богатство Хольмгарда обеспечивалось причастностью к этому пути. У Хакона имелся договор с хазарами о допуске северных товаров на реку Итиль, но теперь он не мог попасть туда без договора с Хельги киевским!

Хельги же не зря носил прозвище Вещего: в уме ему было не отказать. Он понимал, что засел на очень выгодном месте, но понимал и то, что, слетев отсюда, может сломать шею. Стремясь заручиться поддержкой, он предложил Хакону обмен заложниками: каждый должен был прислать в дом к другому своего наследника.

Основательный и в этом тоже, Хельги взял в жены девушку из старинного полянского рода, который возводили к Кию, богу-кузнецу. От этой жены у него родился сын, Грим-Бранеслав. Его, трехлетнего ребенка, привезли в Хольмгард, а взамен увезли пятнадцатилетнего Олава. Два года спустя Олава в Киеве женили на Гейрхильд, дочери Карла, ближайшего сподвижника Хельги. У самого князя тоже имелись дочери, но старшая в то время была шестилетней девочкой, и повзрослевший парень не мог ее ждать.

У молодой пары родилось двое детей, а тем временем в Хольмгарде умер Хакон. Как и было условлено, Хельги отпустил Олава в его владения, но оставил себе уже его наследника – годовалого Харальда с кормилицей и служанкой. Грим прожил в Хольмгарде пятнадцать лет: здесь он вырос, стал мужчиной, но ни разу больше не видел родителей и даже не знал их лиц. Единственной его связью с родиной были те вести, что раз в год привозили с юга торговые люди.

Неудивительно, что в ночь после известия о скором прибытии киевских послов Грим сын Хельги едва мог спать. Всеми силами души жаждал он угадать, что несут ему посланцы далекого отца, но снилась такая путаная чепуха, что принять ее за вещий сон было никак нельзя.

* * *

День спустя посланцы прибыли. Десяток саней в сопровождении трех десятков отроков, конных и пеших, поднялись со льда Волхова по зимнему въезду и через посадские ворота вступили в город. На площади между дворами их ожидала толпа любопытных, а впереди всех Альмунд, посланный Олавом встретить гостей и проводить в дом. Из сыновей с ним был только Годред, но еще рядом стоял крепкий парень лет восемнадцати-девятнадцати – без шапки, в распахнутом кожухе. По облику он ничем не выделялся среди отроков Хольмгарда: продолговатое лицо с крупноватым носом, золотистая мягкая щетина вокруг рта, светло-золотистые, немного вьющиеся волосы, падавшие на широкий покатый лоб и на глаза, отчего он смотрел немного исподлобья. Выделял его только кафтан, видный под кожухом, – темно-зеленой шерсти, с отделкой голубым шелком с серебром, с серебряными пуговками. Да и сам кожух, крытый коричневой шерстью и подбитый куницей, говорил о многом.