– У меня тоже есть брат, – заметила Ульвхильд.

– Тот, которого забрала Марена? – Витислава уже кое-что знала о прошлом конунговой семьи.

– Нет, тот был чадо Сванхейд, а то мой родной брат. У моей матушки тоже есть сын. Он родился в Киеве, мы тогда жили там. Моя матушка из Киева родом. А потом, когда умер дед Хакон, мы приехали сюда, а Харальд остался. Он в тальбе.

– Что это?

– Это когда два князя посылают друг другу своих наследников в залог мира и дружбы. Видела Грима? Он – таль у нас от Хельги киевского. А Харальд – таль от нас у Хельги в Киеве.

– Скучаешь по нему?

Ульвхильд изогнула губы, не зная, что сказать. Когда Олав с семьей покинул Киев, Ульвхильд было два года отроду, а ее брату – только год.

– После нового лета ему придет пора получать меч, – это было почти единственное, что она о нем знала. – Отец говорил, что нужно послать для этого людей. Он, Харальд, станет мужчиной. Наверное, еще лет через пять его там женят, как моего отца. А ты по твоему брату скучаешь?

Витислава только вздохнула. Она была достаточно взрослой, чтобы хорошо понимать, какой оборот приняла ее судьба: забросила за тридевять земель, за пару месяцев пути от дома, и родных своих ей увидеть почти так же невозможно, как умерших. Полгода спустя ей и правда уже казалось, что они умерли – такими далекими и расплывчатыми виделись когда-то знакомые лица. Она привязалась к Радонеге, да и Альмунд всегда был с ней добр и часто забавлял рассказами, но при мысли об отце, матери, брате и сейчас еще щемило в груди, и сердечная боль выжимала слезы.

Ульвхильд многозначительно сморщила губы: у нее мелькнуло опасение, что ей предстоит то же самое. Уж конечно, в Люботеш или Словенск, что через реку, отец ее не выдаст. Когда случится то, чего она ждет, ей тоже предстоит дорога на другой край света.

Хотелось бы еще знать – в какой стороне света будет тот край?

* * *

Главный зимний праздник Йоль в Хольмгарде отмечали дважды. По старинному обычаю Северных Стран он приходился на три ночи полнолуния после самой долгой ночи года. Но за поколения жизни среди славян русы переняли их обычай отмечать жертвоприношениями и пирами сам Карачун-солоноворот, поэтому теперь «пить Йоль» принимались дважды: сначала приходил «новый Йоль», а потом «старый Йоль»[11]. На «новый Йоль» Олав объезжал Ильмень-озеро, пировал в каждом из городцов, что платили ему дань. Из них большинство было населено старыми словенскими родами, уже лет триста-четыреста сидевшими в этих местах, а два – варягами, в числе коих был и родной брат Олава Ветурлиди с многочисленным семейством. На «старый Йоль» все окрестные старейшины и малые князья съезжались на угощение к Олаву в Хольмгард. Многие видели юную жену Свенельда на осенних пирах, но всем хотелось поглазеть на нее теперь, после нескольких месяцев замужества. Повесть об этой удивительной женитьбе уже разошлась вокруг на много дней пути, на лету превращаясь в сказание. Несозревшая девочка, добытая за тридевять земель, так дорого выкупленная, осыпанная почестями жены и хозяйки в знатном роду, в глазах людей была окружена божественным сиянием, и люди жаждали увидеть это диво, как если бы Свенельд исхитрился снять звезду с неба.

В последний день «нового Йоля» Олав снова отправился с дружиной в святилище – оно было устроено на небольшом возвышении берега, у северной протоки, петлей огибавшей Хольмгард, – и принес жертвы богам за благополучный зимний объезд. Сванхейд окропила жертвенной кровью всех хирдманов, кому предстояло отправиться в дальний путь за данью. Когда мужчины вернулись с пира домой, Витислава вскрикнула от испуга: их лица, руки, волосы, одежда на плечах и груди были в темных брызгах засохшей крови.

– Не бойся! – успокоил ее Альмунд. – Ничего страшного не случилось. Конунг зарезал черного барашка, а госпожа дроттнинг обрызгала людей его священной кровью, чтобы к ним в пути не могло пристать никакое зло: ни вражда мужчин, ни колдовство женщин. Теперь боги и дисы будут хранить их от стрелы, копья и другого оружия, отгонять болезни, сильные холода и всякие дорожные неудачи. А наша хамингья, сытая этой кровью, не сомкнет глаз ни на миг и принесет нам успех и богатство.

– Хами… кто это?

Родным языком Альмунда был датский, а его сыновья от славянки Радонеги с детства знали оба языка одинаково хорошо. В семье часто употребляли датские слова; поначалу Витислава из-за этого не понимала почти ничего, потом привыкла к здешнему выговору и начала, с помощью свекрови, и северные слова запоминать по одному.

– Хамингья – это дух-помощник благородного человека, такого, как мы – потомки Халльмунда Старого, – охотно пояснил ей свекор, пьяный после пира, но вполне добродушный. Его сыновья уже сняли кафтаны и умывались у лохани, смывая красные пятна. – Хамингья – это наша удача, она приносит успех в делах и отгоняет зло. Но она приходит только к тем, кто сам ищет себе славного дела. К тому, кто сидит всю жизнь дома, она и не заглянет.

Витислава задумалась, пытаясь представить эту хамингью. Так варяги называют добрую суденицу? Мысленно она рисовала себе рослую женщину в белой одежде, внушительного облика, только неприятно было видеть ее ладони, красные от свежей крови.

– Ты идешь на войну? – спросила она Свенельда, когда он отошел от лохани, концом длинного рушника вытирая мокрые волосы. От движения глухо позвякивали железные подвески-обереги на железной же гривне из перекрученного прута – такие здесь носили многие местные варяги и свеи.

– Надеюсь, что нет, – ответил он из-под рушника. – Мы пойдем в дань. Собирать для конунга меха и все прочее, чтобы потом продать хазарам и получить много серебра. Воевать мы ни с кем не собираемся, если на нас не нападут. У нас мир с теми землями, куда мы пойдем. Еще со времен Хакона конунга – не того, который отец Олава, а того, что был до него… ну, очень давно.

– А скоро ты уйдешь? – Витислава наконец осознала, что в их домашнем укладе намечаются значительные перемены.

– Дней через пять-шесть, как все товары подвезут и купцы соберутся. Из Ладоги еще обоз ждем.

– Тебя долго не будет?

– До самой весны.

«Успеешь соскучиться», – хотел Свен добавить, но не стал: едва ли она станет о нем скучать. Скорее вообще позабудет за этот срок, что у нее где-то есть муж!

– Привезу тебе красивых куниц, – пообещал он, потому что из странствий полагается что-нибудь привозить женам в подарок, – если… будешь матушку слушаться.

Он чуть не сказал «будешь себя хорошо вести», но самому было неловко обращаться с Витиславой как с ребенком. Все-таки это его жена, покрывало носит. Но только скорее бы уж она росла! А то и не знаешь, как быть с ней. Когда поуспокоилась гордость летним подвигом, Свену стало казаться, будто у них с братьями вдруг обнаружилась младшая сестра. И что с ней делать – не в «криночки» же играть!