и фильмов по телевизору. Это было не просто красивое звёздное небо. Это была какая-то музыка сфер! Безбрежный, бескрайний космос во всём своём величии раскинулся передо мной. Хотелось поднять руки, взлететь и умчаться туда, окунуться с головой во всю эту красоту! Никогда, никогда ни в одном сне нельзя было увидеть такое! Если бы земные астрономы узнали о том, что сейчас видела я, то они бы удавились от зависти! Ради этого зрелища стоило родиться и умереть, страдать и мучиться и просто попасть сюда. Теперь мне это было ясно!

Как я и предполагала, никаких знакомых созвездий на этом небе не было, да и не могло быть. Неизвестно было всё! Самым красивым и большим объектом на сверкающем куполе была красно-голубая туманность в виде наклонённой, градусов на сорок пять, размытой восьмёрки. Она висела в восточной части неба, занимая примерно четверть небосклона. Последствия взрыва какой-то звезды разлетались в пространстве, создавая грандиозную картину жизни и смерти звёзд во Вселенной.

Тем временем Нянь, пока я стояла столбом и приходила в себя от понимания того, что всё… я попала, здравствуй, новый дом… развёл костерок и стоял рядом, посматривая настороженным взглядом. Наверно, он никак не мог взять в толк, зачем я его сюда притащила. Он тут родился, вырос и живёт всю свою жизнь и для него это небо так же привычно, как для меня моё родное небо на Земле.

Я всхлипнула. Накатила такая боль и обида оттого, что я невесть где, у чертей на рогах, на чужой, незнакомой планете в неизвестной галактике и, возможно, даже в другой Вселенной или в каком-то параллельном мире (я теперь во всё поверю), что слёзы переросли в рыдания. А потом клемануло так, что, бухнувшись на колени и держась руками за голову, в которой чёткой точкой запульсировала резкая, острая боль, я начала дико хохотать.

Сколько продолжалась эта истерика, не помню. Помню только, что в один момент, когда я переводила дыхание для следующего захода вселенских страданий, Нянь дал о себе знать. Дёрнув меня за рубаху, он поднял руку и, показывая на сияющую туманность, очень чётко произнёс:

– Ок-та-эн, – посмотрел на меня и повторил: – Окта́эн.

Я кивнула. Тогда он отошёл на несколько шагов, развёл руки в стороны, обернулся вокруг себя на триста шестьдесят градусов и так же чётко сказал:

– О-катан! – и опять уставился на меня.

Окончательно опомнилась я только тогда, когда взволнованное лицо моего няньки появилось прямо перед носом. Парень тряс меня за плечи, что-то говорил, заглядывал в глаза. Рыдания не прекращались. Тогда он порывисто обнял меня, прижал к себе и начал что-то ласково и нежно шептать прямо в ухо. От звука его тихого голоса, крепких объятий и горячего дыхания истерический припадок начал отступать. Болевая точка внутри черепа стала меньше и просто стучала маленьким молоточком. Я обняла своего друга и уже всхлипывала, уткнувшись носом ему в шею.

Вот оно как получается! Я одна здесь… одна… совсем одна в этом мире. И кроме этого парня, который заботился обо мне, лечил, помогал всё это время, и которого я так обидела недавно, и этой банды жутких разбойников, у меня здесь никого нет. «Белоснежка… и пять разбойников, – посетила мысль. – Смешно… если бы не было так грустно…»

Я была занята своими переживаниями и не заметила, что мы уже не стоим, а сидим у костра под накинутым одеялом. Мой друг, очень хотелось таковым его считать, обнимал меня за плечи, а я прижималась к его теплому боку: «Значит, всё-таки простил, не обижается…» Я смотрела на это фантастическое, сияющее всеми цветами спектра, ночное небо Оката́на и понимала, что, похоже, задержусь здесь надолго, если не навсегда. Вот как распорядилась судьба! Но оставалась надежда, что, раз я попала сюда, на неизвестно какой конец неизвестно какой галактики без всякого космического корабля, через какой-то проход, портал, «звёздные врата» или червоточину в пространстве, значит, так же можно и вернуться, нужно только выяснить как. А для этого необходима информация, притом обо всём. Надо постараться узнать максимум об этой планете, её истории, условиях жизни, населении, социальном устройстве, в общем, про всё и обо всём настолько, насколько это будет возможно. А значит, нужно учить язык, ведь до сих пор я почти ничего не понимаю, так, несколько слов, и то не уверена в их значении. К горлу опять подкатил ком, но я сжала зубы: «Пусть на это уйдёт вся моя жизнь, пусть я так и не вернусь домой, но теперь у меня есть цель. Цель, благодаря которой я смогу выжить… выжить здесь, на Окатане!»

Заметив, что я уже немного успокоилась, Нянь пристально посмотрел мне в глаза, вытер пальцами остатки слёз с лица, очень тепло улыбнулся и махнул в сторону леса. Я послушно кивнула. Действительно, пора возвращаться, да и холодно уже. Добрались до хижины мы почти без приключений, не считая того, что пару раз я чуть не навернулась, зацепившись за коряги, но мой ангел-хранитель был начеку и оба раза меня поймал. Я упала на свою солому, застеленную большим одеялом, и, не дожидаясь, пока Нянь поменяет прогулочный поводок на домашний, провалилась в сон.

Глава 10

А утром… случилось чудо!

Разбудили меня шорохи и глухие стоны. Слегка отодвинув край занавески, я увидела следующую картину. Возле очага, прямо на земляном полу, спиной ко мне сидел Мелкий, прикладываясь к плоской фляжке. Судя по запаху то самое крепкое пойло, которое уже доводилось пробовать. Сбоку от него на перевёрнутом ведре сидел Нянь и зашивал тому рваную рану на лопатке.

– Чем это тебя? – спросил парень.

– Да, гад этот, торгаш, шипаткой зацепил, – прохрипел раненый и опять прихлебнул из фляги. – Ловко он с ней обращался, я поначалу даже испугался.

– Ты… испугался? Никогда не поверю!

– И правильно, не верь, – и он опять сделал глоток. – Теперь этот горе-вояка со своей ржавой железкой на дне, вместе со всем обозом! – и заржал в голос.

– Тише ты… – шикнул Нянь, кивнув в мою сторону. – Спит ещё.

– А-а-а, ещё дрыхнет, звёздочка наша, поздновато что-то, – ответил Мелкий и хитро подмигнул. – Что, небось, всю ночь с ней развлекался, да? Смотри, парень… Карелл за неё тебе голову оторвёт.

– И никто не развлекался, ты же знаешь… – огрызнулся юноша. – Достала просто меня уже. Я как личная нянька или служанка при ней, надоело. Да сиди ты, не крутись, мешаешь.

Я тихонько лежала, слушая этот разговор, и тут… начало доходить. Я ведь понимаю! Понимаю